Лука срывает с моей головы шапку и делает вид, что швыряет ее в реку. А потом вдруг каменеет и от удивления у него даже рот приоткрывается.

Слежу за его взглядом и вижу, как далеко вдали вспыхивает золотой купол Исаакиевского от случайно выглянувшего из-за тяжелых свинцовых туч солнечного луча.

Лука снимает шляпу и трижды осеняет себя крестом.

— Тебе осталось только в мечеть сегодня сходить для полного комплекта, — замечаю.

Лука прыскает, а потом принимает серьезный вид.

— Дурак ты, Костя. Я, может, уже и не мечтал о том, что новая жизнь у меня начнется, а ты... Кстати, правда, что ты Морозову ничего про Маяка не расскажешь?

Опираюсь локтями на мраморный парапет набережной и смотрю, как затухает огненно-золотое свечение.

— Дурак я что ли, палиться перед капитаном? А если скоро капитану Морозову придет анонимное письмо из Воронежа с важными сведениями, то причем здесь я, верно?

(1) Кэн (иврит) - да.

(2) Иерусалим, Иерусалим! (иврит) Шаббат шалом - традиционное приветствие наступление субботы.

Глава 26

Глава 26

Что я скажу работникам центра? Как вот так с порога вывалить на них все свои проблемы?

У меня язык не поворачивается назвать саму себя «беременной», я не смогу! Да я сама до сих пор не могу поверить в это. Даже несмотря на живот!

В очередной раз, перемалывая в голове одни и те же мысли, разворачиваюсь на перекрестке и иду обратно, мимо высокого забора с металлическими пиками, за которыми скрывается здание центра. Я не могу уйти, но и зайти не решаюсь.

Я в Москве, одна и никто не знает, что я здесь. Отчаянная решимость истончается, а я впервые понимаю, как далеко зашла. Если что-то случится, меня никто не найдет.

Голод и эмоции иссушают разум. Я просто хожу по тротуару туда и обратно, бездумно, машинально, как сумасшедшая, не в силах решиться ни на что, изматывая себя сомнениями и пустыми размышлениями.