Поднимаю взгляд выше. Темно-серая толстовка сидит как влитая на животе и груди, выше — на плечах, перетекая в высокий ворот, «скомканный» шнуровкой.

Лицо — это всегда самое интересное, поэтому, превозмогая желание, оставляю его на «сладкое», снова возвращаясь взглядом к груди. Ниже, до темно-синих джинсов с потертыми боками и коленями. Не в облипку, но по бедрам, достаточно выразительно, чтобы оценить ровность и длину ног. Ступни у него тоже небольшие, в странных черных кроссовках без шнурков.

Он точно собирался на свадьбу?

— Не люблю костюмы, — как будто угадав мои мысли, продолжает мой пока что безликий собеседник. — Переехал недавно, рубашки не успел перевезти. Понятия не имел, что бывшая пригласит на свадьбу накануне вечером.

А вот это уже интересно.

Ну что ж, еще один бывший на этом торжестве чужого счастья, давай знакомиться.

Даже не пытаюсь угадать, что увижу, когда, наконец, притрагиваюсь взглядом к его лицу. Кого-то особенного? Уникального? Человека, который был с женщиной, к которой ушел мой мужчина?

У него обычное лицо, без перегибов в тяжелую челюсть или брутальный изгиб губ. Обычный подбородок, немного приподнятые «яблоки щек», ровный нос, совершенно простые губы в обрамлении простой же щетины. Глаза карие, как будто с врожденным прищуром. Широкие, но аккуратные брови. Пара родинок над той, что справа. Коротко стриженные волосы с приличной сединой, хоть на вид ему около… Даже не знаю. От тридцати, но точно меньше сорока?

И последний штрих.

Даже не знаю, почему не сразу обращаю на это внимание, потому что обычно именно запах для меня — своего рода сигнал к знакомству.

— Афганец?[1]— на своей волне спрашиваю я, безоговорочно угадывая знакомый тяжелый и очень специфический запах самой что ни на есть настоящей конопли, которой посыпали спил хорошо продымленной маслянистой древесины. — Тяжеловато для выхода в свет днем.

Но ему идет.

Запах сидит как дорогой аксессуар, а такие ароматы нужно уметь «носить». И дано это, увы, далеко не всем.

— Только переехал, — повторяет мужчина. — Что бросил в машину — с тем и живу. Антон, — представляется он и к моему большому облегчению не протягивает ладонь для рукопожатия. Просто улыбается.

— Йен, — называюсь я.

— В честь колдуньи из Венгерберга? — Он как будто даже приятно удивлен. Никакого «О!» или «Как-как вы сказали?».

Читает фэнтези?

Можно сказать, что Йен — это старо-шотландское имя и означает «милость богов». Я часто так делаю. Это проще, чем объяснять далеким от чтения взрослых сказок людям, что иногда родители называют своих детей не только в честь героинь затяжных турецких сериалов.