Он сказал это даже не оборачиваясь. Я бросила взгляд за плечо графа, но Дмитрий отвернулся в сторону. Он злился. Я поймала себя на мысли, что впервые читала его как открытую книгу и впервые видела его таким. Столько эмоций, столько ярости и ненависти. Он злился на ситуацию, он злился на графа, он злился на себя. Его злило то, что я пострадала. И то, что я пострадала, защищая его. Но он не говорил об этом. Он предпочитал замкнуться в себе, отвернуться от меня, лишь бы не испытывать всех этих эмоций.

Мир перед глазами поплыл и я поторопилась их закрыть. Мы переносились. Я попыталась максимально расслабиться, чтобы не испытывать тошноты. Во мне всё ещё было слишком много от человека и потому резкая смена пространства мутила меня.

Когда я поняла, что покачивание прекратилось, я открыла глаза. Я лежала в какой-то капсуле, полной ламп. Я была всё ещё далека от техники и потому этот странный аппарат напоминал мне скорее солярий, поскольку он также сверху прикрывался крышкой. Граф тем временем стоял рядом и набирал что-то в шприц. Я занервничала:

— Что это?

— Обезболивающее. Довольно сильное, потому скорее всего тебе захочется спать, что и к лучшему. Тем временем медикус, — он кивнул в сторону аппарата, — тебя подлечит.

Выпустив воздух из шприца, смочил ватку в спирте и присел на корточки, чтобы протереть спиртом локтевой сгиб. Я отвернулась. Шприцы уже давным давно были другими, иглы тоньше, почти не ощутимы, но я всё равно не могла справиться со страхом перед ними. Через пару секунд всё закончилось.

— Теперь у нас есть какое-то время, пока ты не уснёшь, — он подкатил к себе небольшую табуретку на колёсиках и сел рядом со мной, — Можешь задавать свои вопросы. Впрочем, ты и сама обо всём догадалась?

— Это было испытание. Проверка силы. Но я всё равно не понимаю. Далеко не всем из слабого класса достались такие сильные напарники, как Николас. Что же будут делать остальные?

— Мы всё контролируем, Ами. Мы конечно не жалеем учеников, ведь только в экстремальных условиях можно выявить настоящий, скрытый потенциал. Но и калечить никого не хотим.

— Да уж, — недовольно бросила я, — Оно и видно, как не хотите.

— Ты исключение. Я дал приказ не жалеть тебя.

Я упёрлась взглядом в его серые, смеющиеся глаза:

— Очень романтично. Сперва Вы делаете вид, что я Вам нравлюсь, а потом чуть не убиваете. После этого я могу со всей ответственностью посчитать Вас монстром и убегать при одном только виде, как и остальные ученики.

Он улыбнулся и убрал пару прядей с моего лица.

— Именно. Потому что ты должна бояться меня, как и все остальные. Но я смотрю на тебя и не вижу в твоих глазах страха. И почему-то меня это не удивляет. Я ломал людей, Ами. Ломал многих людей. Не потому что я использую какие-то изощрённые методы для пыток или психологического давления, нет. Просто у многих людей их же слабости лежат на поверхности. И уличных сирот, которые казалось бы, уже ничего не боятся в этой жизни, я тоже ломал. Дай им кров, надежду, попечительство, а потом отвернись от них, предай, и они будут сломлены. Почему ты не сломлена моим предательством? Почему ты не плачешь, что доверяла мне? Не кидаешься на меня с кулаками? Это то, о чём я и говорил. То, почему я тебя подозреваю. Потому что я скажу тебе, кто ведёт себя как ты и не ломается. Нет, вовсе не те, кто много страдал в этой жизни. Нет, не те, кто имел определённое воспитание, принципы. И нет, это не потому что ты какая-то особенная. Так ведут себя опытные маги или бойцы. Для них нет ничего из ряда вон выходящего в подобной ситуации. Они знают положения дел в мире магии. Всё что можно поправить — прощаемо. Непрощаемы лишь непоправимые вещи. Какой толк злиться на человека, если уже завтра от ранений не останется и следа, словно это был синяк? Вот какую реакцию я вижу на твоём лице. Я не знаю кто ты, Ами. Может быть в тебе и правда нет серьёзных магических сил, но они были в тебе. По тебе видно то, как хорошо ты их знаешь. Возможно тебя лишили их. Но всё это куда серьёзнее, чем просто поджечь занавеску у родителей. Таких в нашей академии полно и они другие. Ты можешь играть свою игру сколько угодно, но я всегда вижу, когда ты играешь, а когда нет. Если у меня и были какие-то сомнения на твой счёт, то они исчезли после того вечера, на крыше. И сегодня я видел, как ты была готова умереть за свои тайны. Ты выиграла, ты смогла обернуть все факты в свою пользу так, что у меня попросту нет больше полномочий настаивать на тебе, как на кандидате. Но ты также и проиграла, потому что какими бы ни были причины того, что ты что-то скрываешь, я до них докопаюсь.