Ее — злой. Бросающий вызов. Его — тяжелый. Подавляющий. Сулящий неминуемую расплату.

Развернув чашку той стороной, где она прикасалась к ней губами, мужчина облизал фарфоровый ободок кончиком языка. Еле заметно. Не разрывая зрительного контакта. Словно предупреждал — если захочу, поглощу тебя всю. Без остатка.

Леру бросило в жар. Герман же, залпом осушил ароматный напиток, и, пользуясь секундным замешательством, всучил ей пустую кружку.

— На ночь сладкое вредно, девочка. Зубки испортишь. — Насмехающийся тон. Хриплый голос. — Вымой!

Стоп! Что?

— Повтори-ка?

Свободная рука сжалась в кулак, мечтая приземлиться на его челюсть. Проследив за ее реакцией, он расплылся в довольной улыбке:

— Все равно на кухню идешь, Мелкая! Не вредничай.

— Вовсе нет. Я иду наверх.

— Я сказал — ты идешь на кухню! И идешь туда — быстро!

Лера оскалилась, под стать ему. Хищно.

Что ж, если хотел довести ее до белого каленья, то своего определенно добился.

Ее трясло, как сумасшедшую!

Что делает, уже не соображала. Продолжая сверлить Давыдова испепеляющим взглядом, медленно разжала пальцы, выпуская чашку из рук. И сделала это демонстративно! Он понял…

Словно в замедленной съемке, тончайший фарфор приземлился на пол, рассыпаясь на тысячи осколков.

— У-п-с! Попутался, дорогой — я тебе не прислуга!

Едва успела договорить, Герман вскочил на ноги. От ярости побледнел. Не контролируя более свою силу, схватил ее за талию, и притянул к себе, причиняя легкую боль. Навис, опаляя рваным дыханием. Запах кофе и сигарет проник в ноздри. Курил? Неужели, за нее переживал?