Давыдов замер. Но, и ее к кровати пригвоздил, мешая сдвинуться даже на миллиметр.
— Нельзя назад, Мелкая! Потом не рискнешь пройти через это еще раз!
Он принялся осыпать горячими порывистыми поцелуями ее пылающее лицо. Увеличившиеся от ужаса глаза. Успокаивающе шептал:
— Т-с-с-с! Моя девочка. Моя малышка. Глупенькая…
— Герман, я…я люблю теб…А-А-А-А!
Не дав опомниться, Давыдов завершил начатое, заглушая ее пронзительный визг собственным ртом.
Ногти почти до крови, впились в его кожу. Не с целью причинить боль, естественно. Больше инстинктивно. Свои действия осознавала крайне плохо. И, уж точно, не контролировала. Однако этот порыв заставил молодого человека прервать поцелуй. Следить за сменой эмоций на ее лице, жадно вглядываясь в каждую черточку. Дать возможность испить глоток спасительного воздуха.
Когда их взгляды схлестнулись, Лера едва не захлебнулась от шквала эмоций, пропитавших его черные омуты. Обнаженных. Бесконтрольных.
В тот миг осознала предельно четко — теперь, точно его!
Герман не шевелился. Тяжело дышал, придавливая к матрасу собственным телом.
Однако, опасаясь раздавить, большую часть веса удерживал на локтях.
— Клянусь — при одном взгляде на тебя, мутнеет рассудок, — отвлекал жарким шепотом, — Такая красивая!
От его слов мурашки расползались по коже, собирались внизу живота в тугой трепетный комок. Распадались, и собирались вновь. Лера дрожала, но уже не от боли — та постепенно утихала. Ее колотило от первого в жизни, и самого настоящего вожделения.
Со лба Давыдова прямо на нос упала капелька пота. Пришло озарение, что он сдерживается. И делает это из последних сил — трясет его не меньше.