Вопреки ожиданиям и планам, их сборы оказались весьма…затруднены. А все потому, что Герман откровенно нацелился, взять ее еще раз! Уже под крышей дома. Этот извращенец, даже не дал Лере возможности смыть с себя следы первого акта. И, казалось, ее смущение данным фактом, зверское, с болезненно пылающими щеками, его лишь больше распаляло. А вид собственного семени в недрах девичьего тела, на разгоряченных складочках, и вовсе, превращал в безумца. В конечном итоге, девушка оказалась пришпилена спиной к стене, как раз, между дверьми в их спальни. Своими поцелуями Давыдов, точно пожирал ее губы, и поглощал душу. Его жадные пальцы, свирепо сминающие ее груди, ягодицы, руки, причиняли боль. Но, столь сладкую, что голова шла кругом. Даже от этого, казалось бы, простого действа, Лера хныкала, и стонала на весь особняк, подобно ненасытной, оголодавшей кошке, требуя большего. Неистово умоляя!
Желание, вспыхнувшее с невероятной силой, подобно цунами, вытравляло абсолютно все мысли из головы, уступая место лишь ощущениям. Наконец, Давыдов сжалился над ней. А может и над собой, ведь напряженный до предела ствол, едва ли приносил ему удовлетворение. Подхватив Леру под бедра, бесстыдно, и максимально широко разведя те в стороны, зажал между стеной, и собственным телом, надежно фиксируя. Чувствуя, как горячая бархатистая головка, подразнивая, трется о жаждущий вторжения вход, до ужаса скользкий от смешавшейся смазки и спермы, Лера едва не свихнулась окончательно.
Сердце бухало в груди столь сильно, что она глохла от рева крови, несущейся по венам.
Лера ни собственным телом уже не владела, ни мыслями. Кожа полыхала, точно в кипящем масле ее жарили. Сгорая от нетерпения, просунула руку между их разгоряченными телами, и, зажав ладошкой упругий член, протолкнула его глубоко в себя.
Вошел, как по маслу, заставляя обоих, застонать одновременно. От чувственности момента, даже глаза закатились. Девушка запрокинула голову, и до крови прикусила губу. Сама не заметила, как свободной рукой вцепилась в его волосы, желая еще более тесного контакта. Что до Германа, тот, погрузившись до упора, сдавленно и довольно протяжно зарычал:
— С-у-у-у-ч-к-а!
— А, нечего дразнить! — Отозвалась хрипло.
— Это я-то тебя дразню?
— А как еще можно назвать подобное…издевательство?
— Попыткой, не кончить, едва тебя коснувшись, дурочка!