Я с тоской посмотрела Алеше в спину и тяжело вздохнула: может, все же стоило сказать ему, что мне не очень хорошо?

Пухленькая, миловидная блондинка в хирургическом костюме смерила мне давление и озабоченно нахмурилась:

— Низковато.

— Да нет, для меня нормальное, — заверила я ее, успокаиваясь сама — если давление нормальное, значит опасности нет.

Женщина кивнула, сгребла одноразовые шприцы и какие-то ампулы и вышла, а я осталась один на один с наплывающей дурнотой и вялой расслабленностью, что обычно наваливается на меня, как в периоды приступов, так и после значительных психических потрясений. Сейчас четко обозначить причину я не могла. Хватало симптомов, говорящих и за то, и за другое. Но не было сил додумать, мысли плавали, вязли и разбредались в разные стороны. Я прислонилась спиной к стене, и от этого незначительного движения почувствовала, как из меня полилась кровь.

Я вцепилась руками в край кушетки и закусила губу: звать на помощь? И так все бегают и суетятся из-за меня, смысл торопить? Да и смогу ли докричаться — дверь закрыта, за ней тишина. Или я оглохла? Сердце заколотилось и вдруг остановилось, и вновь забилось, и снова остановилось. И каждый толчок — капля жизни вон, каждая остановка — призрачный шанс что-то сделать, недолгая передышка для того, чтобы подвести итог.

Я поняла, что умираю.

И почувствовала, как влага стекает по ногам — кровь. Она спешила наружу, устав кружить по измученным венам.

Я скрестила ноги и сжала их, в глупой надежде остановить кровотечение и понимала — бесполезно. Стало внезапно, невыносимо горько от мысли, что жизнь закончилась, а я так ничего и не успела, потратила двадцать девять лет на пустую беготню по кругу. Что я делала вчера? А позавчера? А неделю, месяц назад? На что потратила драгоценные минуты жизни? Что совершила хорошего за те мгновения, что мне были отмеряны?

И поплыла, чувствуя, как тело покидают силы, оно скользит вниз, растекается по стене. Но я еще держусь, хватаюсь за воспоминания, милые образы, что кадрами замедленной съемки встают перед глазами: Алеша купает меня в ванне и играет со мной желтым резиновым утенком. Андрей с улыбкой смотрит, как я прихорашиваюсь у зеркала, кручусь, оглядывая себя. Сережка гоняет мяч и с криками забивает в ворота гол. Ура-а-а!! — несется над маленьким двориком пятиэтажки. В вечернем небе летают тополиные снежинки и кружится запах жаренной картошки с грибами и сбежавшего у кого-то на плиту молока. Хриплый голос Высоцкого вплетается в детские крики и смех…

— Аня?! Анечка?!! — глаза Алеши и лицо в цвет шапочки. — Ты что?!.. Что?!! Анечка!!!