И в доказательство Хейм широко разинул рот, из которого потянуло многолетней несвежестью.
– Ха! Думаешь, на попятную пойду? Да ни в жизнь! Давай, тощий, разбивай, – кинул Брасс в сторону третьего стража, волей судьбы ставшего свидетелем пари. – А теперь и на пост можно, – голосом, из которого ещё не до конца ушел сон, пробасил Брасс, как только было ударено по рукам.
Натянув сапоги и накинув дождевик, он загрохотал в направлении входной двери. Замок лязгнул, дверь открылась и тут же громко захлопнулась. Оставалось лишь слушать удаляющийся топот.
– Выиграешь хоть? – поинтересовался у Хейма товарищ по смене, которого назвали тощим.
– А то, – присвистнул Хейм, заканчивая начищать второй сапог, – уж я знаю, за что ручаюсь.
– Как эта девка вообще пролезла в казармы?
– А ты будто не слыхал?
– Знаю только, что она уже месяц тут ошивается. Все слуги живут в бараке по ту сторону стены, а она с нами.
– Точно. Месяц. Из Ланимора она. Знакомо?
– Рыбное место. Чешуей и солью отменно воняет.
– И потрохами.
– Коль так воняет, то пусть и спит там, где ей положено, а не среди стражи.
– Ты так таракану скажи, – многозначительно ухмыльнулся Хейм. – Прошлым полнолуньем эта девчонка в ворота постучалась – я как раз зашел на смену. Стала сразу наседать и проситься к Швидоу, но я быстро её успокоил. Отправил бы назад к бабкам, мамкам, тряпкам, да тут из-за угла усач выныривает. Как вытаращится на неё, прям вспотел весь. Потом увёл к себе и долго не отпускал. А после сделал казарменной служкой, но по-хитрому сделал – поселил в казармах вместо барака, чтобы всегда видеть да щипать, когда душе будет угодно.
Выплеснув на своего товарища всё, что когда-либо знал или придумал, Хейм поднял голову и прислушался.
– Сигнал на смену. Пора.
Тощий собеседник разочарованно оглядел стол, где так и не удалось возобновить новую партию забега шестилапых, и тоже поспешил на выход. Но перед самой дверью заводил волосатыми ноздрями, втягивая тяжелый, наполненный несвежими запахами воздух. Всё смешалось в полумрачной казарме: тут отдавало и сырой землёй, смешанной с конским навозом и глиной, и ржавой сталью, и потными сапогами; тянуло прогорклым маслом и затхлой ветчиной, несвежим хлебом и отсыревшей соломой. Кинув беглый взгляд на ширму, за которой ранее пряталась Рики, тощий тяжело вздохнул и бросил:
– Жалко мне её. Сидит тут, кости морозит да кислой сыростью дышит. Всяко с усачом ей будет лучше и теплее.
Хейм согласно кивнул и поспешил на улицу. Тощий поплелся за ним. Ещё несколько минут в каменных коридорах раздавался топот: одни стражники возвращались на отдых, другие заступали на вахту. А потом и это стихло, растворившись в ночной тиши, и только капли дождя никак не могли угомониться и продолжали тянуть унылую песню, что струилась по черепице спящих домов, прыгала по водостокам, плюхалась в наполненные грязью канавы и монотонно стучала по шлемам ночных дозорных, постепенно сводя тех с ума.