— Да, да, он худший из мужчин!

Услышав это, королева стремительно обернулась к ней с безумным блеском в глазах:

— Как вы смеете говорить подобные вещи!

Вы прекрасно знаете, что он не таков, это все ее вина!

Королева начала срывать рукава своего платья, и сверкающие бусинки усыпали весь пол. Наспех посовещавшись меж собой, графиня Варвик и герцогиня Суффолк решили, что без Лестера тут не обойтись. Только Роберт Дадли был способен управляться с королевой, когда она впадала в бешенство.

Он поспешно явился в покои королевы, облаченный в роскошный бархатный халат, и сразу же допустил ошибку, неверно истолковав ее состояние. Она кинулась к нему в объятия, но сразу же оттолкнула его, ибо он был мужчиной и потому доверять ему было нельзя.

Он отослал всех ее фрейлин легким, хотя и властным движением руки. Граф научился повелевать за годы, в течение которых оставался некоронованным королем Англии.

— Бесс, Бесс… что я могу сказать? Я предполагал, что этим все кончится, когда ты узнаешь, что он натворил. Но, драгоценнейшее мое сокровище, ты избаловала Робина! Ты избаловала его до такой степени, что он всерьез вообразил, будто ему все позволено! Ну же, возлюбленная моя Бесс, будь мужественна…. Не зря же говорится: нет исцеленья — набирайся терпенья! — сердечно посоветовал он.

— Робин?!. — прошептала ошеломленная королева.

— Ты же знаешь, какой он сумасбродный, переменчивый дьяволенок! Я и мысли не допускаю, что его сердце останется на привязи хотя бы в течение пяти минут… теперь, когда он еще и обвенчался с ней.

— Обвенчался… Робин?! — переспросила она, чувствуя, как холодный страх пронизывает все поры ее тела.

— Пусть же никто не посмеет сказать, что такая ничтожная пигалица, как Франсес Уолсингэм, может заставить ревновать нашу Глориану! — так он решил ее подбодрить.

У Елизаветы перехватило дыхание. Ее собственный, бесценный Эссекс женился на Франсес Уолсингэм! По коридорам Гринвича разнесся леденящий сердце вопль… и королева без чувств повалилась на пол. Лестер поднял ее и отнес на кровать. Этот подвиг отнял у него все силы, и к тому моменту, когда он уложил ее в постель и вызвал самых доверенных фрейлин, он чувствовал себя вымотанным до предела. Слишком стар он становился для всей этой суеты.

Выкупавшийся в ванне, осыпанный драгоценностями и одетый в самый роскошный из своих костюмов, Хокхерст расхаживал по личному аудиенц-залу королевы в ожидании неизбежного приговора. Тесный зал производил на Шейна впечатление клетки, в которой заключена самая суть его души. Любой, кто вошел бы сейчас в эту палату, ощутил бы, какие токи безрассудства и отваги исходят от этого блестящего придворного. Когда, вернувшись в Темз-Вью, он обнаружил, что Сабби собрала свои пожитки и отбыла в неизвестном направлении, он напился до бесчувствия. Теперь он пребывал в состоянии необузданной хмельной бесшабашности, и каждая минута трехчасового ожидания королевы лишь сгущала черноту окружающего мира. На мраморной каминной доске тикали часы. Со злобным удовлетворением, точными рассчитанными движениями Шейн открыл стеклянную дверцу и выдернул из часов короткую стрелку.