– Сир, пожалуйста. Я никогда не изменяла мужу. Вы знаете, я добродетельная женщина.

– Я должен был уже давно потребовать тебя у де Берга. Ему пришлось бы покориться. Я король – у него не было бы выхода.

«Боже, – смятенно подумала Джезмин, – не знаешь ты де Берга».

– Сир, – сказала она вслух, – никогда не поверю, что вы способны намеренно разрушить мой брак. Де Берг никогда ни с кем не станет делить мою благосклонность.

– О нет, повторяю, у него не было бы иного выбора, малышка. У Фолкона достаточно здравого смысла, чтобы не подвергать всех де Бергов риску моего гнева. Что будет, если мне вздумается отобрать у них земли и титулы? Джезмин, – предупредил он, – в тебе самой течет королевская кровь. Неужели я должен объяснять, в чем состоит божественное право монархов?

Джезмин опустила ресницы; пальцы короля Джона сжали мягкую грудь.

– Нет, ваше величество, – снова пробормотала она, проклиная судьбу. Джон перехитрил ее. Не следовало его недооценивать.

Кто-то тихо постучал в дверь; вошел совсем юный паж.

– Джейми, – приказал король, – мы хотим искупаться, и проследи, чтобы в камине горел огонь.

– Вы снимете плащ, сир? – спросил Джейми, заметив, что на короле по-прежнему надета мантия, подбитая мехом соболя.

– Леди меня разденет, Джейми.

– Да, ваше величество. Какой наряд принести для дамы?

Джон сладострастно облизал губы.

– Думаю, кремовый атлас. Ничто не сравнится с ощущением атласа на женском теле.

Только сейчас Джезмин сообразила, что речь идет о ночной сорочке, и потрясенно сообразила, что паж привык каждую ночь ухаживать за Джоном и его женщинами и что король возит с собой целый гардероб одеяний, в которые наряжает любовниц, поставляемых ему придворными.

Когда паж вышел, Джезмин протянула руки, чтобы сбросить великолепную мантию с плеч короля, радуясь, что есть чем заняться. Она непрестанно думала о сосуде, спрятанном между грудями, зная, сколько хитрости и уловок потребуется, чтобы подлить зелье в его кубок.

Джон уселся перед камином.

– Мои сапоги, Джезмин.

Джезмин застыла. Все ее чувства были обострены до такой степени, что она придавала особое значение каждому оттенку голоса. Станет ли эта ночь цепью непрерывных унижений? Она подошла к нему, встала на колени, прикрыв длинными веками влажные от дурных предчувствий глаза.

– Клянусь Богом, ты посмотришь на меня! – Он насильно приподнял ее подбородок, рассмеявшись. Иисусе, как же ты зла на меня в эту минуту! Глаза Джезмин ярко блестели от непролитых слез. За всю жизнь Джон не встречал такой неземной красоты, столь небесного создания, и ее гнев возбуждал его. Но было в этой молодой женщине что-то еще, всегда подогревавшее его страсть. Она выглядела невинной и нетронутой, как девственница, и поистине казалась ангелом, с этими распущенными золотисто-серебряными волосами. Горячая сладострастная волна пробежала по телу Джона, ударила в чресла при мысли о том, что сегодня он осквернит этого ангела.