Слёзы вновь побежали по щекам. Страшно терять родителей в таком раннем возрасте даже ни смотря на то, какие конфликты были между нами. Для них я осталась плохой дочерью. Так не должно было случиться. Если бы я знала, что могу их потерять вот так рано даже не из-за своего отъезда, а по случайному стечению обстоятельств, я бы сделала всё, чтобы быть той, кем они хотели меня видеть. Я бы поступила в чёртов Гарвард, чтобы отец мог быть счастлив и гордиться мной, я бы была с Клаусом, чтобы они были довольны, я бы стала любой, лишь бы повернуть время вспять и показать, что я хорошая дочь, которую они и хотели.

Как жаль, что свои ошибки мы осознаём так поздно. Я не успела поблагодарить маму за то, что она прикрывала мои уходы. Я уже поняла, что она о них знала. Она всё время молчала, не говоря об этом отцу, потому что, вернувшись, домой однажды после ночной прогулки с Ником, я обнаружила на своей кровати стопку постиранных футболок, как и убранную на место книгу в библиотеке. Она всё знала, но молчала. Я не успела сказать ей даже спасибо. Единственное, что теперь я могу делать — винить себя в их смерти.

Каким бы не был отец, он хотел для меня лучшего. Лучшего образования. Лучшего мужа. Лучшую жизнь. Из меня вышла никудышная дочь. Я начала идти ему наперекор. Каждому слову наперекор. Больно признать, что именно я косвенно, но причастна к их смерти. Моя сестрёнка. Моя Сюзи. Она ведь ещё такая маленькая, как объяснить ребёнку, что он больше никогда не увидит ни маму, ни папу!? Она больше никогда не получит завтрак от мамы и мамина рука больше никогда не погладит её по макушке. При воспоминании той минуты, когда мама обняла меня на прощанье несколько дней назад, — внутренности с болью сжались. Она никогда не делала таких жестов, может когда-то в детстве и крайне редко. Мама будто предчувствовала, что прощается с нами, а я тогда отогнала плохие мысли прочь.

— Бетти! — ворвался в комнату Ник, пока я корила себя и сотрясалась в истерике.

Подбежав ко мне, он упал рядом и крепко прижал к себе. Сейчас мне никто не мог помочь и ни чем утешить. Эта та самая боль, которую ничем не залить, ничем не уничтожить, никак не прогнать. Мы остались сиротами в пять и в семнадцать лет.

— Всё будет хорошо, — выдохнул Ник, на что я покрутила головой и закусила нижнюю губу, чтобы уменьшить душевную боль.

— Это я виновата, — выдавила я, — так не должно было случиться…

— Не говори так! — резко ответил он, — не смей винить себя в их смерти!

— Ты не понимаешь! — вскрикнула я, — если бы я не уехала, то могла сесть за руль, потому что отец выпил, ничего бы не случилось, если бы не я!