— Зачем?
— Макс, ты сейчас издеваешься? — Олег поднимается с кресла и, широко раскинув плечи, делает шаг в мою сторону. — Не хочешь обнять отца?
— Нет. — Коротко бросаю я, усаживаясь на край стола по привычке, чем вызываю недоумение на лице Олега.
— Ты не изменился. Разве только возмужал, стал шире, но вот повадки остались детскими. Когда ты повзрослеешь, Максим?
— Философствуешь? Бесполезно. Зачем ты меня позвал?
— Выпьем? — Я киваю в ответ головой и смиренно жду, пока Олег подойдет к бару и достанет бутылку, а затем разольет янтарную жидкость по двум бокалам. — Рассказывай. Как дела, чем занимался в Нью-Йорке, как мать, какие планы на будущее?
Я криво ухмыляюсь и молча тяну виски. Олег не сводит с меня пристального взгляда. Проницательно смотрит, изучает.
— Давай не будем об этом, о’кей? — Мой ответ вызывает недоумение. Олег поднимает брови, а затем щурит глаза, пытаясь что-то разглядеть для себя.
— Ты до сих пор меня ненавидишь?
— Есть повод так думать?
— Да, сын. Есть повод. Ты игнорировал меня семь лет, но сегодня пришел в мой клуб в то время, как я считал, что ты до сих пор живешь в Америке. Ты когда-нибудь меня простишь?
— Я не держу на тебя зла, Олег. — Коротко бросаю я, стараясь не смотреть в сторону родителя.
— Олег… Олег… Разве трудно называть меня «отец»?
— У тебя есть, кому называть отцом. — Олег громко вздыхает и устало потирает лоб.
Мы пьем в тишине. Олег тихо скребет зубами от злости, а я наслаждаюсь его реакцией, внутренне ликуя. Значит, задел его. Значит, у него есть совесть. Только сейчас ничего не имеет значения.