— Благословит еще раз! Вы же не любите этого своего Шишкина, Катя!

Она упрямо молчала.

Писарев сглотнул, не в силах отвести взгляда от ее профиля. И пересохшими губами, едва шевеля языком, прошептал:

— Я отпущу вас не раньше, чем вы поймете, насколько серьезны мои намерения, Катерина Дмитриевна. После… после решайте сами.

— Я вам не верю, — тяжело дыша, сказала Катя. — Сначала вы играли моими чувствами, теперь увезли без моего позволения. Я не знаю, чего ожидать от вас в будущем.

— Я ни минуты не играл с вашими чувствами! Я и теперь не играю! Я прошу вас стать моей женой, а вы не желаете этого слышать!

Она взглянула на него и, спустя бесконечно долгое время, тихо сказала:

— Желаю.

Теперь уже он молчал, то открывая, то закрывая рот. Беспокойный серый его взгляд метался по ее лицу — к губам, к глазам, к складочке у рта, к завитку возле лба. Потом стал тише, осмысленнее. И, наконец, Писарев проговорил:

— Да?

Катя кивнула, не отводя от него глаз.

— Вы любите меня?

— Вы выиграли спор, — сказала она с улыбкой. — Моя подвязка у вас.

Штабс-капитан Сергей Сергеевич Писарев, герой Восточной войны, потомок древнего благородного рода, неожиданно смутился и отвел взгляд.

— Мы никогда никому об этом не скажем, — глухо ответил он. — Но с вашего позволения я оставлю ее у себя. Как знак вашей любви.

— Только ежели ей не доведется соседствовать с другими.

— Прежде я до такого не додумывался, — буркнул штабс-капитан. — Но это вы своей неприступностью меня довели до крайности.

— Все дело лишь в моей неприступности? — улыбка вновь сошла с ее лица.

— Все дело в том, что я влюбился в вас с первого взгляда еще в тот день, когда вы вышли из экипажа на Екатерининской.

Катя в замешательстве посмотрела на Писарева.