— Она же любила его, — делаю предположение, исходя из фактов из той коробки. Морщусь, когда сводит мышцы на ногах. Не сильно, но дико неприятно. — Может это была ее судьба? Они бы…

— Закрой свой рот, Блэр, — за два шага оказывается около меня, наклоняется к лицу и хватает пальцами за скулы.

Тут точно синяки останутся от ее конечностей. Глаза горят опасным, диким блеском, нижняя губа дрожит, а ноздри расширяются как у быка при виде красной тряпки.

— Он нищий, грязный ублюдок, которому место в канаве, но никак не рядом с моей сестрой, — пытаюсь взгляд отвести, но она еще сильнее давит. — Смотри мне в глаза, сука! Не смей отворачиваться, иначе твой ребеночек может отправиться на небеса, — и как бы в подтверждение своим словам сжатым кулаком ударяет по животу, под одеялом.

Падаю на спину, тут же сворачиваясь в позу эмбриона от нестерпимой боли, охватившей все тело. Меня буквально режут на части. Острый нож проходит сквозь мягкие ткани и задевает внутренности. Истошно кричу в подушку, которая постепенно начинает промокать от моих слез.

Горечь подступает к горлу, пару раз дергаюсь и все содержимое завтрака оказывается на постели. Тереза как ошпаренная шарахается от меня, начиная громко смеется над моим положением. Организм не выдержал такой нагрузки, а решил освободиться от содержимого желудка.

— Какая же ты жалкая, сеньора Морейра, — как шакал наслаждается видом своей жертвы. — Так и не дослушала до конца мой увлекательный рассказ, — строит якобы обиженную мордашку, но на деле просто издевается. — Самого же интересного ты не знаешь. Неужели, тебе не интересно почему тебя, такую наивную дуру, выбрал Родриго себе в жены? — не знаю, чего можно от нее ожидать. Уверена, что будь ее воля, Тереза давно бы меня убила. Задушив подушкой или же выкинув из окна.

— Да просто ты так похожа на нее. На мою сестру! Сделай вам одинаковый макияж и одеть в одинаковую одежду, родная мам бы не отличила. Как две капли воды. В тебе, милашка, он увидел ту, что так долго любил. Ту, что навсегда в его сердце живет и будет жить, так как такие сильные чувства, что он к ней испытывал, не могли так просто исчезнуть. Ой! — в приторном ужасе открывает рот, а потом прикрывает его ладошкой. — Я же убила твоего муженька! Уничтожила засранца! — от радости по палате начинает кружиться, громко, истерически смеясь. — Он теперь в аду горит, снедаемый от любви к мое сестре, а уж никак не к третьей жене, с которой никогда бы не построил семейного счастья. Наверняка, когда трахал тебя, представлял лишь ее перед глазами. Как же это… грустно, — вытирает под глазами как бы дорожки из слез. — И как же это весело, что он заслужил такой конец своим поведением в нашей семье.