В самолёте давал указания чего делать ему не разрешается.

— Дышать-то можно? — буркнул сердито мужчина.

— Через раз, — ответил тем же тоном. — Ордер на обыск, увы, липовый, поэтому показать нужно должный уровень и быть слегка борзыми. Это их обезоруживает.

— Кого их? Я сомневаюсь, что охранник и эта официантка сидят у себя дома и ждут нас с чашечкой кофе…

— Родственники! — закатил глаза. — Тебе биоматериал нужен был, верно? Чего паришься? Будь дело пустым, я бы не сунулся и тебя оберегать не было бы смысла — сгонял бы без меня.

Беспалов приободренно вскинул на меня взор.

— Мы просто пороемся в их грязном белье?

— Можно и так сказать, — данная фраза всегда бесила. — Предпочитаю говорить "обыск".

Герман скривился в ухмылке и замолк. Отлично. Теперь можно и подумать.

Шестаковых нет в городе — в этом я был уверен, но наличие дополнительных улик в пользу Виктории имели большой вес. По правде сказать, любой другой следователь на моём месте довольствовался бы полученными фактами, но лишь я любил смотреть на ситуацию со всех точек зрения и под миллионами ракурсов. О внутренней чуйке и говорить нет смысла, потому что рыбак рыбака видит из далека. Эта тортоделка не могла так высококлассно спланировать убийство парня, а потом взять и провалиться так бездарно. Такого не бывает.

Второй труп — предположительного соучастника — выбил из колеи, а след протектора сводил всё к серьёзному и хладнокровному подходу. Убийца сделал своё дело, а теперь заметает следы. Список подозреваемых увеличивается с каждым днём, а мы вязнем в болоте неизвестности.

Такси припарковалось возле светлой новостройки, и консьержка живо отозвалась на появление полиции.

Звонка мы не услышали, поэтому я достаточно громко постучал в дверь для верности. Тишина сменилась на шорох.

— Полиция! У нас ордер на обыск! — в квартире стало чуть живее и дверь блокированная цепью приоткрылась. Показался испуганный женский глаз. Сунул в образовавшуюся щель документ. — Прошу оказать содействие в…

— Но я не хозяйка, — проблеяла женщина.

— Не хозяйка?! — в груди натянулась струна досады.

— Я — квартирантка.

— И как давно снимаете? — кашлянул и продолжил другим тоном.

— Семь лет.