— Клэр, — прохрипел он, стараясь дышать, а потом начал медленно двигаться, подчиняясь и подчиняя ее тому самому древнему ритму, который невозможно было сдержать. Что было бы просто невозможно без нее. Что было невыразимо прекрасно с ней. — Господи, Клэр…

Эрик действительно не думал, что когда-нибудь это будет возможно для него. Что ему захочется этого, но теперь это было настолько необыкновенно, его охватило такое будоражащее, почти невыносимое наслаждение, что он боялся умереть прямо в ее объятиях. Его смелая, бесконечно преданная, невероятно сильная духом жена, которая убежала и спряталась от него там, где могла бы защититься от той боли, которую он причинил ей. Ее великодушное сердце не только приняло его, оно простило его, вручив ему дар той самой любви, ради которой он был готов отдать свою жизнь.

Сгорая в пламени удушающего желания, Эрик приподнялся на локте и едва дыша, приник к ее губам.

— Я люблю тебя…

Она тоже хотела сказать, что любит его, но новый стон, вырвавшийся из горла, буквально сбил ее с ног, накрыв таким неукротимым огнем, что она едва живая прильнула к нему в ответ. То, что он делал, то, что происходило… Невозможно было представить себе более полного единения с человеком, кому она вверила не только свое сердце, но и жизнь и душу. В этом было так много неизведанного таинства, но и так много будоражащего трепета и непомерного блаженства, что это подчинило все мысли, чувства и желания. Осталась оглушительная потребность в том, к чему вел ее Эрик. Потребность быть к нему еще ближе, двигаться вместе с ним, устремляясь на встречу чему-то невозможному. Растворившись в пламени его безудержных поцелуев, Клэр вздрагивала и замирала от того, сколь сильные ощущения приносило ей каждое его новое движение, усиливая жар и напряжение одновременно.

Внутри нарастало такое мощное доминирующее над всеми остальными чувство, что на какое-то мгновение Клэр даже испугалась этого. Принимая удары его бедер, Клэр выпустила его губы, зажмурилась и выдохнула его имя, боясь сойти с ума, потому что напряжение сковало все ее тело, обещая потом сотворить с ней нечто невообразимое.

— Эрик? Боже, Эрик, это…

Он не позволил ей договорить, вновь прижавшись к ее губам, и так резко заполнил собой, что Клэр пронзило нечто мучительно сладкое, а потом напряжение взорвалось в ней, обдав каждую клеточку такой жаркой, изысканной, почти непереносимо сладкой волной, что она чуть было не сгорела, сотрясаясь под тяжестью его большого тела. Сладость и упоение смешались воедино, утопив ее в чарующем блаженстве его любви.