На его челюсти дрогнул мускул.

— В ту же секунду, как Сабэль сообщила мне эту новость, это вошло в мои планы.

Анка сжала губы, чтобы сдержать проклятие. Конечно, ее старый друг и сестра Брэма раскроют тайну. Сабэль беспокоилась о ней и все еще верила, что Лукан достаточно заботится о ней, чтобы не дать Анке навредить себе. В некотором смысле попытка Сабэль была милой, хотя и тщетной.

— Милости прошу.

Анка указала на простор зимней коричневой лужайки Брэма, где спящие розы покачивались от легкого ветерка. Массивный новый дом лидера Братьев Судного дня манил, плотники и каменщики вдалеке добавляли последние штрихи к структуре, построенной прямо на месте первоначального поместья, которое Матиас недавно разрушил.

— Ты не помешаешь мне убедить Брэма, что я могу быть полезной в борьбе.

Лукан нахмурился, словно она сошла с ума.

— После того, что Матиас сделал с тобой? Зачем? Ты все еще исцеляешься.

— Мне уже лучше, — возразила она.

— Это чушь собачья. У тебя усталый вид. Ты собираешься солгать и сказать мне, что тебе не снятся кошмары, Анка? Я знаю тебя…

Он всегда будет знать ее, и один неоспоримый факт заключался в том, что она часто испытывала стресс в своей жизни и разыгрывала его в ужасных деталях в своих снах. Лукан не сомневался, что ее мучают кошмары. Или что она избегала спать из-за них.

— Со мной все в порядке.

— Не в порядке, — прорычал он. — Это же очевидно. Почему ты думаешь, что сделаешь что-то большее, чем подвергнешь себя — и остальных из нас, пытающихся спасти тебя — еще большей опасности?

Это был справедливый вопрос, но она отказалась отступать.

— Я уже не та женщина, какой была когда-то.

Лукан сжал массивные кулаки.

— Ясно.

Он пытался сдержать гнев. Анка не раз наблюдала подобное поведение во время их спаривания. Она прикусила губу, чтобы сдержать горько-сладкую улыбку. Как же ей не хватало его лица и всех тех выражений, которые она так хорошо знала. Если Брэм не позволит ей присоединиться к Братьям Судного дня, увидит ли она их снова?

Отчаяние пронзило ее грудь тяжелой болью. Было бы неразумно предполагать, что она забудет столетие счастья всего за несколько месяцев. Даже трагедия и насилие не могли уничтожить любовь.

— Мне нужно идти.