А...

О Ксении, значит.

В памяти всплыло вдруг старое прозвище, которым я наградил идиотку Ветрову классе в восьмом или девятом. В разговорах с дедом я называл эту ненормальную только так. В те годы ничего неприятнее сравнения с навозным жуком в голову мне не приходило.

- Она уехала по делам, - ответил невозмутимо. Если это все, что хотел выяснить дед, то можно считать, что я отделался малой кровью.

- А что же у нее за дела такие, что она предпочла их, а не поездку с тобой к родным?

Кажется, мне не удалось сохранить непроницаемую маску, так как дед следующей фразой сделал убийственно верное предположение.

- Или ты - что же - сам не позвал ее с собой?

Я промолчал. Окинул взглядом опустевший стол в попытке найти початую бутылку водки, коньяка или на худой конец - вина. In vino veritas. Быть может, предложив деду выпить, я смогу постичь глубинный смысл моих отношений с Кси. Еще сегодня утром полгода наших взлетов-падений вдруг показались мне бессмысленными настолько, что захотелось все бросить и...

- Не позвал, значит, - с упреком в голосе констатировал дед. Моторчик инвалидного кресла тут же печально загудел и через мгновение, старик подъехал ко мне. - Держи.

В высохшей широкой ладони лежала фляжка. Та самая - памятная. Потрепанная, блеклая, с потертостями по краям. Оставшаяся у деда еще со времен Великой отечественной войны.

- Там настоечка на крыжовнике, - пояснил Лев Петрович, когда я не тронулся с места. - Сладкая, наверное. Но бодрит хорошо. То, что нужно тебе сейчас.

Я очнулся, вытащил реликвию из пальцев деда и, отвинтив крышку, сделал большой глоток. Настоечка, которую бабушка - большая выдумщица на слова - называла то самогонкой, то бормотухой, то дьявольским варевом - приятно прокатилась по языку.

- Действительно, сладко, - признался, с неожиданной жалостью возвращая деду флажку. Но крепкого напитка в ней оставалось всего на два или три глотка. Мало... - А кстати, откуда она у тебя... - спросил удивленно.

- А, - дед отмахнулся. - Передаю свои секреты молодежи.

Я почти переспросил "кому?", потому что в окружении Льва Петровича молодыми считались все, кто был младше него хотя бы лет на пятнадцать.

- Моя сиделка, - спокойно пояснил старик. - Софочка мне помогает.

Означенной Софии, насколько я помнил, было примерно лет пятьдесят. Действительно "молодежь" на фоне деда.

- Ты не привез ее с собой?

- Куда же я без нее, - спокойный голос немного дрогнул, - она на кухне. Матери там помогает.

Помогает...