По случайности мы остановились в неровном желтоватом пятне света под фонарем, и, повернувшись к Кейну лицом, я четко видела заострившиеся от внутреннего напряжения скулы, плотно сжатые губы и суровый взгляд. И только глубоко-глубоко в потемневших глазах теплела искорка, позволившая моей проклюнувшейся надежде разгореться сильнее.

— Кейн! — опять жалобно повторила я и мысленно выругалась. Я, как попугай, повторяю одно и то же — Кейн, Кейн, Кейн, словно не способна на нормальную человеческую речь. А он не шелохнулся, не дернул ни одним мускулом на красивом — черт, он был невероятно красив сейчас! — лице, только искорка стала чуть ярче и чуть заметнее. Это придало мне дополнительные силы. Слова посыпались из меня, как высохшие горошины из стручка — с таким же шумом и таким же коэффициентом полезного действия.

— Я понимаю, я виновата, и ты запрещал мне ходить туда, и Ник тоже… — Упс. А вот про Ника упоминать совершенно не стоило, но сейчас уже ничего не поделать… — Кейн, это была просто случайность. Просто несчастный случай, — еще раз повторила я, стараясь сделать это более убедительным. — Синтия сказала, что Шир может погибнуть, что его выставят на бой, а он не подготовлен, и ставки на него никто не делает, потому что бессмысленно, потому что все и так знают, что он проиграет, и я не могла этого допустить, и уже почти договорилась с Ником, как вдруг эта псина рванулась, и прямо на меня, а потом я упала… — Я замолчала, потому что напоминать о том, что мне чуть было не вцепились в горло, было не лучшим продолжением, тем более, что Кейн и сам наверняка помнил об этом, судя по еще более помрачневшему лицу, хотя, казалось бы, куда еще больше… Но он продолжал молчать, не сводя с меня взгляд. Я набрала воздуху в легкие и с отчаянной решимостью заявила:

— В общем, я понимаю, что нарушила твою просьбу… твой приказ, и готова понести наказание, — и выдохнула. Теперь все зависело от него. Я больше ничего не могла сделать, не могла придумать, что еще сказать в свое оправдание. Голова опустела, став звонкой, как колокол, и только одна мысль билась в ее стенки: „Ну прости меня. Кейн, пожалуйста, прости!“

Кейн молчал. Я не могла прочитать по его невозмутимому лицу — на нем опять была эта чертова маска — о чем он думает, но, кажется, догадывалась. Та искорка в его глазах — а не почудилась ли она мне? Как я не вглядывалась, с каким усердием не искала ее — исчезла. Крохотного теплого огонька не было, словно и никогда не существовало. На его месте была лишь ледяная пустота.

„Ты выбрала собаку и потеряла любимого“, — отстраненно констатировал внутренний голос. — „Нет, нет, нет, пожалуйста, нет“, — просила я, сама не зная кого. — „Нет, это неправда, я не могу вот так просто потерять его. Он любит меня, он поймет…“