… Итак, после того как тело было сшито, Марджана, завязала глаза башмачнику и отвела его домой. Затем она позвала Али-Бабу, рассказала о сделанном, и предложила объявить о смерти Касыма. Тут же женщины подняли плач и крик и стали причитать. По городу пошла весть о смерти Касыма. Его отнесли на кладбище, вырыли могилу и похоронили со всеми почестями. Таким образом, тайна его смерти осталась сокрыта. Через положенный срок Али-Баба женился на вдове Касыма и переехал к ней со своей первой женой и стал жить с двумя женами и богатством.

… Итак, после того как тело было сшито, Марджана, завязала глаза башмачнику и отвела его домой. Затем она позвала Али-Бабу, рассказала о сделанном, и предложила объявить о смерти Касыма.

Тут же женщины подняли плач и крик и стали причитать. По городу пошла весть о смерти Касыма. Его отнесли на кладбище, вырыли могилу и похоронили со всеми почестями. Таким образом, тайна его смерти осталась сокрыта. Через положенный срок Али-Баба женился на вдове Касыма и переехал к ней со своей первой женой и стал жить с двумя женами и богатством.

– И хорошенькой абиссинкой, – заметил кто-то, внимательно следящий за сюжетом, – Марджана то же ему досталась.

– Да, – согласился Али, – красавица Марджана тоже ему досталась.

– Эх, чтобы я так жил, – завистливо сказал разбойник.

– Что же касается разбойников, – не вас, – уточнил Али, обращаясь к Хасану – их.

Они вернулись в пещеру, не обнаружили труп Касыма и догадались, что у убитого был сообщник, пришли в ярость. Один из них по имени Ахмед, переоделся купцом и направился в город. Он вошел в него ранним утром, когда большинство горожан еще спали, прошелся по улицам, и оказался на базарной площади, где была открыты только одна лавка. Это была мастерская башмачника Мустафы, который из-за преклонного возраста имел привычку вставать раньше других. Вор вежливо поздоровался с ним и удивился тому, что тот рано открыл лавку. – О, сын мой, – ответил Мустафа, – усердие поутру лучше, чем сон. Таков мой обычай. – Однако, шейх, – сказал Ахмед, – меня берет удивление, как ты можешь шить в такой ранний час, когда мало света? В твоем преклонном возрасте глаза уже не те. – Видно, ты чужеземец, – сердито воскликнул Мустафа, – иначе не говорил бы таких слов. У меня такое острое зрение, что недавно какие-то люди взяли меня зашить мертвеца в комнате, где было мало света, и я его зашил. Как только разбойник услышал эти слова, он понял, что достиг цели, и он сказал, желая раззадорить башмачника: – Ты ошибаешься, шейх, наверно, ты зашил только саван, я никогда не слыхал, чтобы зашивали мертвецов. – Я сказал правду, – ответил Мустафа, – но мне ясно, что ты явился сюда, чтобы выведать чужие тайны, лучше уходи и расставляй свои сети кому-нибудь другому. Может быть, ты найдешь говоруна, который много болтает, а меня называют молчальником. Я не стану больше говорить с тобой. Ахмед сказал: – О, шейх, мне не нужны чужие тайны, я только хочу, чтобы отвел меня к этому дому. Может быть, это мои родственники, я давно не был в этом городе. И он вложил динар в руку башмачника. Но тот отказался взять деньги, сказав. – Меня отвели туда с закрытыми глазами. – Это ничего. Я дарю тебе этот динар. Но, может, ты вспомнишь дорогу. – Это возможно, если мне завязать глаза, – сказал башмачник, – поглядывая на динар. Тогда вор вручил ему еще один динар и предложил: – Сделаем так, как ты говоришь. Башмачник запер лавку, разбойник завязал ему глаза, взял за руку, и они пошли…