Врач тяжело вздохнула. Тамара что-то тихо говорила, присев около стола, врач то молчала, то так же тихо отвечала. В конце концов, я услышала:

– Ладно, вы сами за себя отвечаете. Будете ходить на стационар.

Тома выскользнула из кабинета со справкой, пританцовывая, как будто ей только что вручили приз.

Я ещё немного постояла у двери, не решаясь войти, прикидывая, как бы мне тоже выпросить освобождение, обдумывая, в какой момент вытащить коробку. Сразу на входе? Или потом, у стола? Удалось же Томе. И мне удастся. Хотя, ещё одна истеричная дамочка на сегодня – может, перебор? Так и не решившись, бреду обратно.

Прошлёпала мимо Люба с сумками, под тот же бубнёж, под те же проклятия врачам, больнице, медицине. Мне досталось коронное:

– Ну, что, лечишься? Лечись, вылёживай, ума нет, чё ещё делать. – А перед дверью, отодвигая заходящую бабу Нату, Любка опять сбилась с логики, решив проораться, – Вот я вам всем покажу! Плачу налоги, а меня выгоняют! Я ещё приду, только попробуйте выгнать.

– Приходи, приходи, – баба Ната не успела развить тему, только хищно потёрла руки. И что-то прошептала Любке в спину. Я, к счастью, не расслышала.

В палате раскрасневшаяся Тамара собирает сумки. Написала что-то, подошла к Вите:

– Виточка, вот адрес и телефон. Если что-то надо – не стесняйся.

Витка порывисто обняла Тамару, взяла листок с адресом, аккуратно сложила в кошелёк

– Да, ладно, всё путём, Томик. Ты родишь, я рожу, будем вместе с колясками гулять!

Тамара согласно кивает и улыбается, картинка кажется абсолютно реальной: Тома, Вита и девочка Маша рядком катают коляски по дорожкам парка.

Тамаре пора уходить. В обычной одежде она выглядит гораздо моложе. А, может, из-за того, что перестала закалывать волосы в элегантный пучок. Мы обнялись. Оля чуть не заплакала.

Муж зашёл прямо в палату и взял сумки. Странно видеть Тамарину кровать пустой. Непонятно, как незнакомый человек успел вписаться в твою жизнь, и вот он уходит – как будто кусочек тебя отмотал. Выдернул пучок характера, прихватил пакетик раздумий. Даже Люба, и та что-то оттяпала, хорошо, что не самое нужное. А, может, даже лишнее?

Человек уходит. От этого – и грусть, и облегчение, всё вместе. Мы, оставшиеся, покинутые, ещё долго машем вслед паре. Они как одно целое, даже идут одинаково и головы нагибают под ветками.

Витка смотрит, не отрываясь, упершись локтями в подоконник, собрав в ладонях круглое личико. Как ребёнок из приюта смотрит вслед воспитательнице, уходящей к своим детям. Сдерживается, не даёт морщинкам наползти:

– А Леха тут ещё полгода будет точно жить, – сообщает она нам и исчезающей паре, – и я как раз рожу, так что он поможет. И жить могу у него, а чё, напарник свалит, место будет.