— Он не будет отличным фермерским псом. Мы не задержимся здесь надолго, — огрызаюсь я, быстро садясь.

Брент переводит взгляд на меня, но ничего не говорит. Он знает, что переезд на ферму — очень неприятная тема для всех нас.

— Как только мама закончит учебу, мы переедем обратно в город, — говорю я ему, будто знаю наши планы. Но я не знаю, только надеюсь, что все это временно.

— Ну, вам здесь рады, поэтому можете оставаться столько, сколько нужно… то есть, сколько захотите, — поправляет он себя. Я знаю, он жалеет нас, и паршиво скрывает это.

— Собираешься сохранить ферму? — спрашиваю я, потому что мама настаивала на том, чтобы он продал ферму. Она говорит, что в девятнадцать лет — это слишком рано, чтобы самому содержать ферму, что у него может быть вся жизнь впереди вдали от этого места. Но я знаю, ферма — это все, о чем Брент действительно беспокоится.

— Думаю, да, — признается он с улыбкой. — Это все, что я знаю, поросенок. Я был воспитан на этой ферме, она папина радость и гордость, — говорит он. — Я не готов ее продавать и не думаю, что когда-либо буду. — Он опускает Мерфи на землю и упирается руками в бедра. — Плюс, мне нравится, когда ты здесь со мной. — Брент улыбается мне и шутливо толкает носком своей обуви мое бедро. Я шлепаю его по ноге, и он отпрыгивает, разразившись громким смехом.

Неожиданно откуда-то раздается громкий хлопок, и мое тело замирает, а мурашки бегут по рукам.

— Что это было? — спрашиваю я, мой голос дрожит от страха. Лошади в конюшне начинают шуметь, это похоже на полный хаос.

Мерфи вскакивает на лапы и начинает лаять куда-то по направлению к конюшне.

— Сейдж, оставайся здесь, — говорит Брент, бегом бросаясь к конюшне.

Я никогда не следовала указаниям, поэтому срываюсь с места следом за Брентом. Мои легкие горят, и я задыхаюсь, пока ноги пытаются поспевать за ним. Он выше и быстрее меня. Но, наконец, я догоняю его, когда он открывает дверь конюшни. Отталкиваю его, и поэтому первой вижу это.

Оружие, кровь и мой отец с простреленной головой.

Мой желудок скручивает болезненным спазмом, и я чувствую, будто все внутренности в моем теле перевернулись.

— Папа. Папа. — Я пытаюсь докричаться до него, хотя едва могу дышать.

Его обмякшее тело лежит в луже крови на старом деревянном полу, а рядом с ним — ружье. Этого не могло произойти. Это не может быть по-настоящему.

— Не-е-е-ет, — кричу я. Тошнота подступает к горлу, ноги становятся ватными, и я падаю на колени.

Кровь в ушах шумит так громко, что я едва могу расслышать, как Брент зовет на помощь. Затем я чувствую, как он тянет меня за руки, отчего я царапаю колени о деревянный пол. Он тащит мое обмякшее тело из конюшни, а я замечаю струйку крови, затекающую под тюк сена и внутрь стойла одной из лошадей, прежде чем, наконец, закрываю глаза и сдаюсь.