Но я был уверен, что девушка рядом с матерью и сестрой… что не одна. Хотя не считаю это оправданием.

Я уехал после ссоры. Сказал ей, что она свободна, хоть и знал в тот момент, что не отпущу… не смогу отпустить.

Едва покинул дворец, как все мысли – только о ней…

О том, что никогда и ни с одной женщиной мне не было так хорошо. Не знал другой такой, чтобы обладала такой невинностью, органично переплетенной с чувственностью, которой я не мог сопротивляться.

Виталия научила меня смотреть по‑новому на привычные вещи, увидеть в них то, чего прежде не замечал. Сначала я просто наслаждался, потом какое-то время даже был обеспокоен той глубиной близости, что появилась между нами. Я все еще пытался говорить себе, что все временно, что рано или поздно нам придется расстаться. Но в глубине души уже знал, что не смогу отпустить…

Это открытие было пугающим. Привязанности пробуждают в людях худшее, этому я не раз был свидетелем.

Я был уверен, что ни одна женщина не заполнит мое сердце целиком…

Но хрупкая русская красавица сделала это, а я даже не понял как.

И внезапно все достижения, все цели стали казаться пустым миражом.

Не могу противиться желанию увидеть ее. Делаю это глубокой ночью, зная, что она спит крепко, под успокоительными. Это сообщила мне Арифа, которую вечером встретил с подносом – она несла «лекарства для госпожи». Мою малышку мучают кошмары… Как бы я хотел повернуть все вспять, чтобы она не пережила всех тех ужасов.

Я не видел ее сутки, а кажется – вечность. Когда бесшумно проникаю в ее комнату, меня бросает в дрожь.

 Рассматриваю Виталию, спящую, словно младенец. Во сне, временно отстранившись от тяжелых мыслей, на первый взгляд она кажется безмятежной. Изящная и очаровательная, словно статуэтка из дорогого фарфора. На прикроватной тумбе слабо включенная лампа освещает следы истощения на лице. Синяки на запястьях, потому что мерзкая сука Ксения связала ей руки… Глянцевая золотистая кожа выглядит болезненно-бледной, напоминая тонкий пергамент. Под глазами залегли темные круги. Густые ресницы отбрасывают тень на скулы, подчеркивая их совершенный овал лица. И уродливый белый пластырь на шее – место пореза. Он неглубокий, я первым делом проверил насколько опасна эта рана, потом освободил запястья Виталии, когда унес ее из комнаты, где погибла Ксения. Только после обработки раны я смог немного успокоиться. Надеялся поговорить с Виталией, но она словно в ступор впала – накричавшись она не произнесла ни слова, пока добирались до моего дворца. Больно сейчас вспоминать это снова и снова. Лучше лишние секунды насладиться ее красотой.