– Я бы поклонилась вам, но мои ноги не касаются пола.

Как только шелковые туфельки опустились на несколько дюймов, Джеймс увидел обещанный реверанс. Опомнившись, девочка расправила юбку.

– Лавиния Брайт, к вашим услугам, сэр.

«Коль женщина она, то добивайся! Коль женщина она, бери ее! И коль Лавиния – любви достойна», – пришли на ум шекспировские строчки, хотя при всем желании он не мог вспомнить, из какой они пьесы. Сейчас он имя правящего монарха назвал бы с третьей попытки. Хотя, если задуматься, и свое тоже.

– Благодарю вас, мастер Джеймс, – еще раз сказал девочка, чтобы заполнить паузу.

– Эм-м-м… просто Джеймс… эм-м… Джейми.

– Джейми, ты не мог бы достать мне тот мушкет? Я не успела его как следует разглядеть, – сказала девочка так, словно просила передать солонку за столом.

Мушкет понесся вниз и закружился, пока Джеймс лихорадочно оглядывал библиотеку в поисках подноса или хотя бы подушки. Передавать что-то из рук в руки, наверное, слишком большая вольность. Но Лавиния схватила мушкет и победно улыбнулась, готовая взять что-нибудь приступом.

– Кстати, там перо что-то пишет само собой, – сообщила она.

«Что за напасть?» – удивился Джейми. Он давно уже ничего не диктует! Резко изменив траекторию полета, перо принялось зачеркивать уже написанное, но Лавиния схватила листок, пачкая пальчики о свежие чернила, и поднесла его к свету.

Джеймс понял, что сейчас ему нужно умереть. Желательно прежде, чем она дочитает. Он зажмурился, призывая быструю смерть, но услышал:

– Я тебя тоже.

Они были неразлучны еще семь лет.

Лавиния только ночевала в своей тесной спаленке во флигеле, все ее дни проходили в усадьбе. Миссис Билберри была права, полагая, что стремительный взлет мисс Лавинии был связан с побегом Эверины. Права, но лишь отчасти. Лавинии не нужно было втираться в доверие графа, она и так обладала тем легким нравом, который он ценил в женщинах. В отличие от скованной Эверины, которую тяготило положение приемыша, Лавиния смеялась над грубоватыми остротами графа и принимала подарки, не отнекиваясь и не жеманничая. Кроме того, девочка была отличной наездницей – сказывались уроки брата-кавалериста, – а за умение держаться в седле женщинам прощали даже отсутствие родословной. Сначала Лавинию начали звать в гостиную, затем оставлять для нее прибор за графским столом, а когда она освоила пианино, приглашать на званые обеды. Родители радовались за дочку, хотя и обижались слегка, что Дик никогда не удостаивался такой чести, – несколько раз граф принимал его в кабинете и даже не предложил сесть.