Иди кивнула Саре и, хотя видела крайне обеспокоенное выражение на лице гардеробщицы, почему-то покраснела сама.

– Здравствуй, Сара. Помнишь меня?

– Да, мисс. – Она взглянула на Мадлен, и та кивнула. – Очень хорошо помню.

– Садись, – предложила Иди, указывая на диванчик.

– Почему же ты так хорошо меня запомнила?

Сара присела на край диванчика, сжимая руками в перчатках ручки старой, но любопытной сумки. Иди видела, что под слегка старомодным костюмом скрывается высокая, стройная женщина с молодой фигурой, которой отчаянно хочется переодеться в более привлекательную одежду, развешанную вокруг, с которой Сара не сводила глаза.

– Мисс Валентайн, я не брала ваши эскизы. Даже не заглядывала в папку. – Она выпалила это так быстро, что Иди моргнула.

– Я этого и не говорила, – ответила она.

Сара сделала глубокий вдох.

– Я хорошо помню вас, потому что… потому что вы незабываемы. – Она слегка улыбнулась, но тут же смущенно вспыхнула. – Я заметила, как красиво вы были одеты в тот день. Я просто не могла глаз отвести от вашей накидки. Дело в том… Ну, я люблю одежду, мисс Валентайн. – Она пожала плечами.

Иди посмотрела на Мадлен, которая взирала на нее с высоты своего роста, скрестив руки на груди, словно хотела сказать Иди: «И что ты теперь скажешь?» Потом улыбнулась Саре.

– Сара, расскажи мисс Валентайн то, что ты рассказала мне.

И по мере ее рассказа Иди все больше бледнела, а ее сердце бешено заколотилось.

* * *

Алекс совсем измучился. Он убрал платок в карман, схватил толстую куртку и шарф и вышел в сад через французское окно своего кабинета. И ахнул от холода, это было как с разбегу плыгнуть в море на пляже в Брайтоне.

Запах дыма от каминов в доме был уютным и успокаивающим. Еще более успокаивающие ароматы шли от плиты миссис Дир – воздух был наполнен запахом сливовых пудингов, которые она готовила к Рождеству.

Алекс отправился бродить без цели, чтобы с помощью ходьбы избавиться от гложущей его тоски. Он бродил по саду, глубоко засунув руки в карманы. И уже жалел, что не взял перчатки, укутав подбородок шарфом и дыша через кашемир, чтобы умерить соприкосновение с холодным воздухом.

Потом он вдруг обнаружил, что стоит у входа в лабиринт Ларксфелла, который так любили дети Уинтер. Он вошел в северную часть лабиринта и бездумно брел по нему, пока не добрался до каменной скамьи в центре. Скамья на ощупь была похожа на кусок льда, но он почувствовал облегчение от возможности побыть одному, в компании одной только малиновки.

– Привет, дружок, – пробормотал он.

Малиновка удивила его, внезапно запев, и этот знакомый звук пробудил воспоминание о другой малиновке в другой день, когда он сидел на другой скамье у розовых кустов – тоже в поисках уединения.