Киллиан настаивает на осмотре врача, прежде чем отвезти меня к себе.

Любые действия доктор совершает с осторожностью, словно думает, что его расстреляют при малейшей ошибке.

Жаль его немного. Во время продецур я не могу думать ни о чем другом, кроме горячей ванны и постели.

Постели Киллиана. Откуда, если я добьюсь своего, я никогда не выберусь.

Доктор промыл и перевязал мои ноги, поэтому смотреть на них теперь не так страшно, однако Киллиан настаивает на том, чтобы вынести меня из больницы на руках. Судя по всему, об инвалидном кресле не может быть и речи.

На переднее сиденье внедорожника мне категорически запрещают садится. Киллиан укладывает меня назад, с яростной сосредоточенностью укутывая пледом.

Я не спорю о том, что спереди с ремнями безопасности и всем прочим, было бы лучше, потому что чувствую, что спокойствие Киллиана держится на волоске.

Мы едем в середине каравана из, кажется, сотни черных внедорожников, пока не добираемся до небоскреба, который Киллиан называет своим домом. В гараже у лифтов собралось, должно быть, пятьдесят вооруженных людей. Киллиан оставляет не заглушает двигатель, выходит из автомобиля и осторожно поднимает меня на руки.

Он молчит по пути в пентхаус. Не представляю, что творится в его голове, но решаю не нарываться. Я чувствую в нем затаенную, кипящую ярость.

У меня такое чувство, что его гнев не угас даже после того количества тел, что он оставил в месте моего заточения.