— Поэтому ты и приехал к нам?

— В том числе и поэтому. Но если помнишь, однажды я тушил пожар в Рейнснесе…

Он подошел к ней. Угасающий день прочертил на его лице глубокие морщины.

Их разделяла виолончель. Он тоже положил на инструмент руку. Тяжелую, точно камень, нагретый солнцем.

— Почему ты так долго не приезжал?

— Тебе показалось, что это долго?

— Нет. Но ты обещал приехать еще до начала зимы. Он смотрел на нее, как будто потешаясь над нею.

— Ты точно помнишь все, что я говорил?

— Да, — огрызнулась она.

— Значит, ты должна быть добрее ко мне, раз уж я здесь, — прошептал он, приблизив к ней лицо.

Они смотрели друг другу в глаза. Долго. Меряя силы. Изучая друг друга.

— Что значит быть доброй к Варавве? — спросила Дина.

— Это значит…

— Что же?

— Что ему нужно немного нежности…

Он взял виолончель у нее из рук и поставил к стене. Бережно. Потом сжал ей запястья.

Где-то в доме что-то разбилось. И тут же послышался плач Вениамина.

В Дининых глазах шевельнулась тень. Они вместе прислонились к стене. Он никогда не думал, что она такая сильная. Большой рот, открытые глаза, дыхание, могучая грудь. Она была похожа на женщин у него на родине. Только жестче. Целеустремленнее. Нетерпеливее.

От стены падала тень, и в этой тени они заплелись узлом. Тугим шевелящимся узлом. Иаков наблюдал за этой картиной.

Лео отстранил ее от себя.