Вечером мы отправились в кабачок, где пела одна певица. Аксель любил сидеть у самой сцены. Он улыбался певице, словно она пела только для него.
— Смотри, какая у нее короткая юбка, — сказал он.
— Хочешь, я попрошу ее надеть что-нибудь другое? — засмеялся я.
— В субботу следует быть добрее, — заметил он, — ведь поет она хорошо.
Вокруг нас клубился табачный дым. Певица стояла на невысокой сцене, ее голова, плечи и грудь поднимались над его облаками, и мы видели, как шевелятся ее губы. Расстроенное пианино с бездарным пианистом было частью этого представления. Господин в пенсне и котелке, решив, что Аксель хочет отбить у него певицу, рассердился и начал громко разговаривать во время пения.
— Да заткнитесь же! — рявкнул Аксель, довольный тем, что привлек к себе внимание.
Господин не сдавался, он хотел оттеснить Акселя от края сцены. Я угостил его сигарой и дернул Акселя за рукав.
— Садись! — велел я ему.
— Это еще почему?
— Ты раздражаешь этого господина!
Аксель послушался и сел. Но он был в ударе. Особенно потому, что певица бросала на него многозначительные взгляды. Он попросил ее спеть песню о Копенгагене.
Господин в котелке был явно недоволен. Бросив взгляд на Акселя, певица сделала знак пианисту. Аксель добился своего: она пела для него: