Анна смотрела через его плечо. На зеркале, что стояло на комоде, в правом углу были пятна. Должно быть, сырость испортила амальгаму.

— Почему?

— Она нуждалась во мне. И я пользовался этим.

Она слышала его слова. О чем мы говорим, думала она. С кем я говорю?

— Теперь я все понимаю. Когда-то я дал Ханне основания считать, что мы поженимся. Я изменил ей. Он избивал ее, а я с этим мирился. Из страха потерять тебя я не признавался, что всегда был неравнодушен к Ханне.

— Неравнодушен? — Она сама слышала, как жалко звучит ее голос.

— Из-за того что я иногда… хотел ее, я не все мог рассказать тебе. Ты бы превратно это истолковала. Я, например, был однажды у Ханны, когда ни Вилфреда, ни тебя не было в Страндстедете.

— Почему ты пошел к ней?

— Она хотела, чтобы я помог ей избавиться от беременности.

— И ты помог?

— Нет.

— Вы часто встречались? — Она почти не слышала своего голоса.

— Когда она нуждалась во мне. И была возможность. Не часто. Но случалось.

Анна внимательно смотрела на Вениамина. Ей казалось, что на его лицо наброшена пелена, словно кто-то пытался скрыть его от нее. Ей хотелось спросить у него, когда, где и каким образом он встречался с Ханной. Сколько раз. Ведь она слышала, как он расспрашивал своих пациентов, чтобы поставить диагноз. Чем серьезней болезнь, тем важнее получить точный ответ.

— В последние годы между нами ничего не было. Но много лет назад… Даже после твоего приезда. Я сам все испортил. Ложь росла и росла.

Его слова отозвались в ней острой болью. Он вдруг куда-то отодвинулся от нее.

— Чью смерть ты оплакивал, когда мы умерли?

В ушах у нее шумела тишина.

— Смерть? Я оплакивал смерть сестры. Но потерял я тебя. Когда я тебя обнял, мне как будто вернули назад мою жизнь.

— Сестер не желают, — жестко сказала она.