Я должна поговорить с Яковом. Он всего лишь мальчик двенадцати лет, но он уже король. Он должен знать, что я допустила страшную, ужасную ошибку, ввязав его в союз с Францией, чья власть сейчас разрушена. Теперь его помолвка отменена, а я – публично опозорена.
Я прихожу в его спальню в то время, когда он возносит вечерние молитвы с Дэвидом Линдси, который с любопытством смотрит на мое напряженное бледное лицо. В этот момент я понимаю, что потерпела сокрушительное поражение как мать, опекун собственного сына и как королева.
Яков преклоняет колени за родительским благословением, а я кланяюсь ему и целую его. Потом он запрыгивает на кровать и с интересом смотрит на меня, словно он все еще маленький мальчик, а я пришла рассказать ему сказку на ночь. Дэвид кланяется и направляется к выходу, но я останавливаю его.
– Останься. То, что я скажу, завтра уже будет известно всему двору, так что ты можешь услышать это и от меня.
Яков обменивается с наставником удивленным взглядом, и Дэвид тихо поворачивается, вставая возле двери, как охранник.
– Ты уже слышал новости из Павии? О катастрофическом поражении Франции?
Яков кивает.
– Архидьякон Магнус уже сказал мне, но не вполне понимал, как это на нас отразится.
– Он не мог отказать себе в удовольствии и не сказать, что наш союзник, Франция, теперь ослаблена на многие годы, почти уничтожена. У них даже нет короля, он был захвачен и больше не вернется на трон.
– Французы выкупят его, – успокаивает меня сын. – Они просто дадут захватчикам денег.
– Если смогут. Но император получит все, что сможет, в землях, городах и налогах, даже если решит после того вернуть короля Франции на место. Он передвинет границы Европы. Мы потеряли союзника и остались без друга. У нас не остается иного выбора, как заключить мирное соглашение с Англией на ее условиях, потому что если они решат пойти на нас войной, нас будет некому защитить.
Яков кивает.
– Да, но мой дядюшка в любом случае стремился к миру между нами.
– Стремился. Он искал мира с маленькой страной, состоящей в союзе с большой и опасной силой, которую представляла собой Франция. Но теперь ему нечего бояться. – Я ненадолго замолкаю. – И он очень, очень зол на меня.