— Но почему же? Почему? — допытывался Септимус, чувствуя себя глубоко несчастным.
— Ведь теперь вы не сможете жениться, если только не захотите пройти через отвратительную процедуру развода по обоюдному согласию.
— Милая моя, какая же женщина согласится выйти замуж за такого юродивого, как я?
— Нет женщины на свете, которая не должна была бы на коленях благодарить судьбу за то, что она послала ей такого мужа.
— Я все равно никогда бы не женился, — сказал он, успокаивающим жестом коснувшись ее руки.
— Почем знать? — Она тихонько усмехнулась. — В конце концов, и Зора тоже только женщина — такая же, как мы все.
— Зачем вы говорите о Зоре? При чем тут Зора?
— При всем. Думаете, я не знаю? Вы это сделали не для меня, а для нее.
Он хотел возразить, но она ладонью зажала ему рот.
— Дайте мне договорить!
Она говорила долго, очень ласково, очень умно. Лунный свет вселял тишину в ее сердце, смягчал звук ее голоса, придавая необычную размеренность и плавность речи.
— Я как будто стала на двадцать лет старше, — говорила она.
Ей хотелось высказать ему наконец всю свою признательность и попросить прощения за прежние обиды. Она была озлоблена, как затравленный зверек: то лизала ему руки, то царапалась. Но ведь в то время она еще не вполне отвечала за свои поступки. Иной раз она гнала его — но только ради него самого. А ей становилось так жутко, так страшно при одной только мысли, что она может его потерять!
— Другой мужчина, возможно, и сделал бы то же, что и вы, чтобы выказать себя рыцарем, но нет такого, который бы потом не презирал за это женщину. Я заслужила ваше презрение, но знаю, что вы не презирали меня. Вы относились ко мне точно так же, как и раньше. И это ободряло меня, помогая сохранить известное уважение к себе. Именно поэтому я цеплялась за вас и не могла вас отпустить. Теперь все прошло. Я вполне здорова, нормальна и счастлива, насколько вообще могу быть счастливой. С завтрашнего дня каждый из нас пойдет своей дорогой. Вы ничего больше не можете для меня сделать, а я… дорогой мой, бедный мой, милый! — не в моей власти сделать что-либо для вас. И потому мне хочется сегодня поблагодарить вас.
Она обняла его одной рукой и поцеловала в щеку. Септимус вспыхнул. Ее губы были такими мягкими, ее дыхание — таким сладостным. Ни одна женщина, кроме матери, его еще не целовала. Он повернулся и взял обе руки Эмми в свои.
— Разрешите мне принять это в награду за все. Ведь вы же хотите, чтобы я уехал отсюда счастливым?
— Дорогой мой, — сказала она с легкой дрожью в голосе, — если бы в моей власти было дать вам счастье, я бы сделала все на свете — разве что беби не согласилась бы бросить на съедение тигру.