Поппи хлопает ее по руке и «переводит»:

– Рико хотел сказать, что твой отец совсем не такой высокомерный хмырь, каким ты его считала, и это очень здорово.

Мы все хохочем.

– Да? Ты это имел в виду? – Люси «дает пять» Рико. – И еще папа заявил, что старушка Кэрол непременно очухается, как только сможет встать на ноги.

– Возможно, – говорю я, а сама, не отрываясь, смотрю на Поппи, – твои родители и сами все знали и просто ждали, когда ты скажешь им правду.

У меня сердце часто колотится в груди. С того самого момента, как мы вчера приехали в Равелло, я не перестаю подкидывать в разговор намеки и жду, что Поппи признается мне, что они с Рико – мои родные бабушка и дедушка. Ну сколько можно скрывать правду? Наше время на исходе. И так уже сколько мы его потеряли.

Поппи, как будто не услышав намека в моей реплике, улыбается, отворачивается и смотрит на небо цвета манго.

– Я пятьдесят девять лет молила Бога об этом: еще раз увидеть закат в Равелло. А еще я мечтаю о закате в Тоскане. – Она поворачивается и смотрит в глаза Рико. – Прошу, развей часть моего праха в Треспиано, хорошо?

Рико гладит ее по руке:

– Все сделаю, как ты пожелаешь, mio unico amore.

Поппи вся так и светится от любви; она любит жизнь, но умирает. В это так трудно поверить. Эти двое заслуживают еще немного счастья. Мы все этого заслуживаем. Неужели она не хочет рассказать мне правду? Не хочет, чтобы я назвала ее бабушкой?

Рико поднимает бокал и, чтобы разрядить обстановку, произносит тост:

– За закаты… и, главное, за рассветы.

– Salute, – добавляет Люси.

Я дрожащей рукой чокаюсь со всеми и очень стараюсь не показать, как в глубине души расстроена.

– Доброй ночи, – говорит Поппи и встает.

Мне хочется закричать: «Постой! Объясни, почему ты все эти годы скрывала истину от меня и от моей мамы?»

Она уже почти ушла, и тут я не выдерживаю:

– Мы можем поговорить?

Поппи разворачивается, у нее в глазах вспыхивает искорка страха.