– Неужели?
– Вам это отлично известно, черт побери!
Блэквелл беспомощно приподнял плечо, словно желая сказать: «Я бы помог вам, если бы мог», – что привело Морли в безграничную ярость.
– Все вы, бобби, для меня на одно лицо, – заметил узник. – Эти нелепые усы и дурацкие шляпы. Вас почти невозможно отличить друг от друга, даже если бы я захотел.
– Слишком много совпадений на этот раз, чтобы суды проигнорировали их! – торжествующе промолвил Морли. – Всего лишь дело времени, когда вы запляшете на конце веревки, свешивающейся с виселицы перед Ньюгейтом, той самой тюрьмой, из которой вы ускользнули.
– Подтвердите, что у вас есть хоть какая-то улика. – Мягкое возражение Блэквелла было пронизано сталью. – А еще лучше, приведите хоть одного свидетеля, который решится дать против меня показания.
Морли так и ходил вокруг западни.
– Всему Лондону известно о вашей склонности к быстрой и жестокой мести. Да я мог бы выбрать на улице любого слабоумного, и он протянул бы руку к богу и поклялся, что это вы прикончили судью, который приговорил вас к семи годам тюрьмы.
– Мы с вами оба знаем, что для того, чтобы осудить такого, как я, потребуется нечто большее, чем ересь и репутация, Морли, – насмешливо произнес Блэквелл. Вывернув шею, чтобы посмотреть на Фару здоровым глазом, он обратился прямо к ней, отчего у нее сжался желудок, а кулаки затряслись еще сильнее: – Добавьте мое торжественное признание в протокол, миссис Маккензи, и отметьте, что я клянусь в его абсолютной правдивости.
Фара ничего не сказала в ответ, как всегда продемонстрировав свой профессионализм узнику, игнорируя его. Хотя, конечно же, он безраздельно владел ее вниманием. Это лицо. Это дикарское, мужественное лицо.
Сплошные углы, интриги и тьма. Красивое, если бы не шрам и этот поразительно голубой глаз, казавшийся ей одновременно неотразимым и отталкивающим.
– У меня, Дориана Эверетта Блэквелла, никогда не было эмоциональной несовместимости с верховным судьей лордом Роландом Филиппом Кранмером-третьим. Я был виновен в мелкой краже, за что он приговорил меня к семи годам заключения в тюрьме Ньюгейт, и я торжественно клянусь, что усвоил полученный урок. – Разумеется, это было сказано ироничным тоном, что заставляло усомниться в правдивости каждого его слова.
Фара была в состоянии смотреть только на него, она полностью сосредоточилась на том, чтобы понять, что он хочет до нее донести, прожигая ее полным непонятного и тревожного отчаяния взглядом одного здорового глаза. Ей казалось, что сам дьявол одновременно играл с ней и пытался о чем-то предупредить.