Карин закончила письмо Флик, с благодарностью за теплый прием, написала пространное послание моей маменьке, а потом, распахнув застекленные двери в залитый дождем сад, села за рояль и заиграла шумановский «Карнавал». Через некоторое время, под влиянием чарующей музыки, я прекратил свое нервическое занятие и уселся у окна, глядя на листву, дрожавшую под каплями дождя, и на сизую пелену, колыхавшуюся над далекими холмами.

Когда музыка смолкла, я сказал Карин:

– Ты принесла мир моей душе.

– Не мир, но меч.

– Как это?

– Ну, если не меч, то нож и вилку. Вот приготовлю тебе омлет со шнитт-луком, а потом буду целый час нежиться в ванне.

Однако же, когда я наконец поднялся в спальню, Карин уже лежала в постели, но не читала и не дремала, а напряженно ждала меня. Как я понял, таким образом она реагировала на все дневные треволнения, хотя не собиралась признаваться в этом. Я лег и обнял ее, но сразу же понял, что ей не хочется интимной близости, поэтому просто держал ее руку и молчал.

Обычно Карин сама выключала свет в спальне, либо до, либо после любовных ласк, в зависимости от настроения, но сегодня делать этого не стала. Вскоре я задремал, а очнувшись, увидел, что свет все еще горит, а Карин не спит. Я так и не понял, спала она вообще или нет. От усталости и перевозбуждения я снова уснул. Мне приснился сон.

Сжимая в руках коробку с «Девушкой на качелях», я шел по Бромптон-роуд к Музею Виктории и Альберта, потом поднялся по ступеням к вращающимся дверям. Внутри я сразу очутился в просторном зале, таком огромном, что стен было не разглядеть. В центре зала стоял помост, а на нем – девушка. Живая, но в то же время фарфоровая, белая, обнаженная и необычайно красивая. Она могла быть севрской «Галатеей» работы Фальконе или «Купальщицей» Буазо. Помост окружали люди, фарфоровые или керамические, но живые. Все словно бы чего-то ожидали. Я огляделся и многих узнал, как узнают знакомых на концерте или в церкви. Здесь были «Холостяцкая жизнь» и «Супружество» мануфактуры «Боу», нимфенбургская «Коломбина» работы Бустелли, «Козопас» мануфактуры «Лонгтон-Холла» и «Крысолов» мануфактуры «Челси», «Диана» фабрики «Дерби» и, да, «Гарибальди» в просторной красной рубахе здесь тоже был. Все они и многие другие замерли в ожидании, глядя на меня. Медленно, следуя их молчаливому приглашению, я подошел к помосту и только тогда сообразил, что белая фарфоровая красавица – это Карин. Она призывно протянула ко мне руки, и я, смущенный такой великой честью, неуверенно взошел на помост и осторожно коснулся ее пальцев. Все вокруг по-прежнему стояли молча и неподвижно, но на запрокинутых лицах играли радостные улыбки. Мы были королевской четой, а они – нашими верными подданными; мы должны были изъявить свою монаршью волю и потребовать, чтобы весь мир признал их красоту и восхитился ею.