– Я. Я не совсем…
Он улыбнулся мне так мягко, так нежно, что унес с собой половину моей души.
– Я знаю, – прошептал он, прежде чем обвить меня руками и обнять, уперев подбородок мне в макушку.
И он обнял меня, а потом долго не отпускал, несмотря на то что капающие из моих глаз слезы намочили его рубашку.
И, когда я прильнула к нему почти всем телом, он, не отпуская меня, опустился вместе со мной на бок, притянув меня так, что половина моего тела оказалась лежащей на нем, при этом моя голова покоилась у него на груди, одна рука обхватывала его за ребра, а нога была закинута на его ногу. Мы оставались лежать так до тех пор, пока из моих глаз не перестали литься слезы и пока я не смогла снова сделать глубокий вдох.
Он невесомо провел рукой по моим волосам.
Я думала, что предыдущая ночь была одним из лучших моментов в моей жизни, но им была
Я хотела отдать ему все, и все, чего я никогда и ни за что не смогла бы отдать, потому что он отдал мне все.
Мы оба долго-долго лежали молча.
Ни тогда, когда он неторопливо гладил меня по волосам, ни тогда, когда его рука сместилась на мое плечо и сжала его. И ни тогда, когда его ладонь нежно, нежно, нежно, спустилась по моей руке, и кончики его пальцев почти щекотали меня, когда он касался моего бедра, лежавшего на нем.
Я бы не сдвинулась с места ни за какие богатства мира. А также ни за какие награды и медали. Ни за что, черт бы меня побрал.
Иван провел кончиками пальцев по моему бедру, а потом,
Я не шевелилась.
Круги, которые делал его палец, становились все шире и шире, он опускался под коленку, где кожа была очень чувствительной, а потом снова возвращался наверх, к моей четырехглавой мышце, и еще раз повторял тот же путь. Потом тот палец спустился вниз, к моей обнаженной голени и щиколотке, делая круги по моей порой чрезмерно натруженной мышце. Потом он сделал еще один круг.
Я никогда не была так счастлива от того, что с того момента, когда мама разрешила мне бриться – сразу после наступления половой зрелости у меня