И как я могла их обвинять? Хезер очень изящная, у нее голубые глаза, и она блондинка. У нее серебристый смех, длинные ноги и красивая шея танцовщицы. Совершенно незаметно моя застенчивая щебетунья-подружка превратилась в прекрасного лебедя. А я всегда была больше похожа на дружелюбного дятла, на дятла с большой рыжей головой.

Съезжая по ступенькам длинной лестницы, ведущей к студенческому центру Кёрбисмит, я размышляла о том, как несправедлива жизнь, сделавшая меня похожей на рыжеголового дятла. В последний раз я съезжала по лестнице на велосипеде, когда была ребенком, и уже забыла, как нарастает скорость и замирает сердце на том крутом повороте у подножия лестницы. Неожиданно я поняла, что стремительно несусь на девушку и парня с гитарой. Оба обернулись, услышав шум. Девушка прижалась к стене, а парень бросился в кусты, обняв гитару, как ребенка.

Я стрелой пронеслась между ними. Тормоза завизжали, я наконец смогла остановиться и вернулась, чтобы убедиться, что с ними все в порядке. На меня смотрели две пары разъяренных глаз.

— Извините, — выдохнула я. — Извините. Я забыла о последнем повороте. Наверное… наверное, я давно этого не делала.

— В таком случае, — сказала девушка, — тебе следует пойти потренироваться в супермаркет. Там есть все, что надо — и лестницы, и эскалаторы.

Девушка была темнокожей, с высокими скулами и миндалевидным разрезом глаз — совсем как у Клеопатры. Экзотическая южная внешность не мешала ей холодно смотреть на меня. Я не обиделась на ее колкие слова. В конце концов, не обладай они такой реакцией, мы бы все сильно пострадали. Но мне совсем не нравилось, как смотрел на меня парень. Его темно-голубые глаза скользили по мне с ног до головы, а на лице появилась неприятная улыбочка.

Смутившись, я проследила за его взглядом: так и есть, я забыла застегнуть шорты.

— Я опаздываю, а что ты можешь сказать в свое оправдание? — прорычала я, застегивая молнию.

— Мне не нужно оправдываться — ответил он.

Я помчалась от них прочь, толкая перед собой велосипед. Оставив его на велосипедной стоянке напротив студенческого центра, я взглянула на часы: 8.35. «По крайней мере, — успокаивала я себя, — так как я на пять минут опоздала на собрание, никто из вожатых не заметит, как я войду». Я вынула письмо из рюкзака, чтобы узнать, в какой комнате будет проходить собрание, и не поверила своим глазам. Девять тридцать. Собрание состоится только в девять тридцать! Я тяжело опустилась на сиденье велосипеда.

Из студенческого центра повеяло яичницей с беконом. Этот чудесный запах оживил меня. Я проголодалась, и у меня было достаточно времени, чтобы позавтракать и привести себя в порядок. Я стояла в очереди в столовой, изучая меню, когда вдруг неожиданно услышала голос, заставивший меня позабыть все неприятности этого утра. Голос, который я помнила по совместным посещениям уроков истории в прошлом году. Голос, знакомый по тренировкам в баскетбольной команде девочек. Голос парня, интервью с которым я и Хезер, а также множество других девчонок записали на видео в тот день, когда местная телевизионная станция показала репортаж о нем. Это был голос Люка Хартли — первого кандидата школы Эйзенхауэр на звание олимпийского бога.