– А я? Разве ты не хочешь меня?

От этого вопроса горло ее мучительно сжалось, правда застряла в нем болезненным комком.

– Я хочу тебя всем своим существом, – призналась она.

Он протянул к ней руку, провел пальцами по щеке, по волосам, и ей захотелось прижаться к нему. Она шагнула ближе и в этот момент поняла, что так оно всегда и будет. Она всегда будет тянуться к нему. Хотеть его.

Поцелуй его показался ей тяжелым и опьяняющим, исполненным мучительного желания и той любви, которая оставалась нетронутой все те годы, что они жили в разлуке, и случись это на час раньше – на день раньше! – Грейс бы наслаждалась этой лаской, приняла бы ее как дар. Надежду.

Но в этот миг перед ними не было будущего.

Это был конец.

Слезы потекли по щекам, когда Эван прервал поцелуй и поднял голову, открыв свои прекрасные янтарные глаза и заглядывая ей прямо в душу.

– Значит, мой отец побеждает.

От этих слов у нее едва не остановилось дыхание, ее охватил страх. Страх, и любовь, и острое желание, отрицать которое Грейс не могла. Внезапно она поняла, что боится.

Боится потерять его.

Достаточно ли этого?

– Я хочу тебя, – сказал он, и Грейс с ужасом услышала, как смиренно это прозвучало. – Я хочу тебя и люблю тебя, и это не первая любовь, а последняя. И если ты этого не видишь, если тебе не хватает храбрости принять ее, наслаждаться ею, позволить мне встать рядом с тобой, значит, этого недостаточно. – Он покачал головой. – Сколько еще экзаменов я должен выдержать прежде, чем ты мне поверишь? Прежде, чем поверишь себе? Чем поверишь мне?

– Я бы хотела, – ответила Грейс. И это было правдой. Она ничего не хотела так, как этого мужчину.

Молчание тянулось целую вечность, и Грейс видела, как на его лице отражается буйство чувств. Отчаяние. Грусть. Разочарование. И наконец, покорность.

– Желания недостаточно, – произнес он. – Ни для кого из нас.

Сказанное повисло между ними, как мощный удар. Тот, который он не придержал.

А затем Эван ушел, оставив ее, и она, не спрашивая, знала: он уже никогда не вернется.

И Грейс Кондри, королева Ковент-Гардена, стояла посреди своих разрушенных владений и впервые за два десятилетия позволяла слезам обильно течь по лицу.