— Ты не можешь меня спасти… от меня самой. Лети один. Встретимся в Нью-Йорке.

— Когда же ты собираешься уносить ноги?

— В пятницу. Накануне Валентинова дня.

Наступила среда. До пятницы оставалось еще двое суток. Сотни продрогших школьников-экскурсантов и иностранных туристов заполнили Дворцовую площадь перед зданием Эрмитажа. У Натали уже вошло в привычку проверять, нет ли за ней слежки. Покинув «Асторию», она пару часов колесила по городу, поменяла несколько линий метро, потом затесалась в группу туристов на Дворцовой площади и выстояла очередь в гардероб. Очередная старушка с недовольством приняла у нее жакет, недовольно ворча на отсутствие вешалки.

Эрмитаж сам по себе представлял целый город, наполненный сокровищами, но шарканье бесчисленных ног и трескотня экскурсоводов убивали всякое желание погрузиться в мир высокого искусства.

Натали показалось, что она преодолела несколько километров, прежде чем добралась до зала фламандских пейзажистов. Кроме зоркой старушки, следящей со своего стула в углу за порядком, в зале никого не было. Чтобы не привлекать ее внимания, Натали совершила путешествие до анфилады соседних залов, потом вернулась, сталкиваясь со встречными потоками детей, солдат и интуристов. Теперь в зал набилась многочисленная экскурсия. Натали выслушала короткую лекцию о достоинствах живописцев и о том, что изображено на картинах, хотя это и так было видно. Когда толпа проследовала дальше, она обнаружила, что нужный ей человек появился.

Подобострастно поздоровавшись с «ангелом-хранителем» фламандского зала, он установил мольберт в скудном свете, падающем из окон, и начал карандашом набрасывать на картонке первые штрихи. Натали на мгновение заслонила от него картину, с которой он делал копию, извинилась и как бы невзначай поправила жемчужные серьги в ушах. Художник прервал работу и стал затачивать свой карандаш. На вид ему было лет тридцать. Его одежда выдавала крайнюю степень бедности и в то же время желание эпатировать общепринятые нормы. Длинные волосы он заплел в косицу, а в одно ухо вдел серьгу с крохотной жемчужинкой.

— Я могу поглядеть, как вы работате?

— Это только упражнения — для руки и глаза…

— Смотрительница музея вас не гонит?

— Я вызываю у нее жалость. — Он улыбнулся и вдруг заговорил по-английски: — Величайшая империя в мире дошла до того, что ею управляют старушки и старики-вахтеры. Они торчат на каждом углу, спрашивают пропуска, дают указания и наводят страх. Семьдесят лет варварства довели нас до того, что мы подчиняемся любой старушке, если она нацепит на руку повязку.