— Логично. Но где именно?

— Миледи, в цитадели Цезаря есть несколько лестниц. Если вы меня извините, я прямо сейчас пойду и посмотрю, нет ли каких-нибудь признаков, что там велись работы. — С этими словами сэр Эдвард спешит из комнаты, радостный, словно школьник, которого отпустили с уроков.

Мне кажется, что лейтенант отсутствует целую вечность. Но вот он возвращается — лицо у него хмурое.

— Никаких следов! — сообщает он. — Я проверил основания всех лестниц, и нигде нет никаких признаков того, что там копали. Разве что за исключением одной — в переднем здании, где размещен вход в цитадель Цезаря. Там брусчатка побита, но в этом нет ничего удивительного — сколько людей ходит.

Сэр Эдвард тяжело садится.

— Я думаю, мы должны согласиться с тем, что наши поиски закончены и ближе к истине, чем Томас Мор, мы уже не подберемся.

— Если бы мы только знали его источники информации, — говорю я. — Не люблю оставлять что-то недоделанным. Но, сэр Эдвард, прежде чем вы уйдете, я должна сказать вам кое-что, возможно, весьма важное… а может, и нет. Я сама толком не знаю. Прошу вас, присядьте. Я долгое время пыталась вспомнить, где встречала фамилию Тиррел.

Я имею в виду, не в книгах. Да и фамилия Брекенбери тоже казалась мне знакомой. И прошлой ночью я вспомнила. — Мой собеседник слушает очень внимательно. — До того как король Эдуард подарил моему отцу монастырь Шин, у нас был дом в Лондоне, близ Тауэра. Он назывался Бат-Плейс, или Сент-Кларас, потому что прежде там размещался женский монастырь клариссинок, ну, еще до того, как король Генрих Восьмой уничтожил монастыри. Мой отец владел этим домом несколько лет милостью короля Эдуарда. А еще раньше он принадлежал епископу Бата, который часть здания переделал в особняк и переименовал его в Бат-Плейс. Но мы всегда называли этот дом Сент-Кларас.

— И часто вы там бывали, миледи?

— Да, сэр Эдвард, мы останавливались там много раз, приезжая в Лондон из Лестершира. Очень красивое здание. И церковь до сих пор сохранилась. Вот об этой церкви я и хочу вам рассказать. Мы пользовались ею как часовней. Хотя все католические статуи и украшения были удалены, часть старых гробниц сохранилась. Я, бывало, как зачарованная разглядывала надгробные каменные изваяния дам в старомодных платьях. Они казались мне такими прекрасными и безмятежными, с их алебастровыми лицами и молитвенно сложенными руками. Мне нравилось читать надписи, высеченные на гробницах, хотя я и не понимала, что там говорится, потому что они были сделаны на латыни. Но моя сестра Джейн переводила их для меня. И теперь я вспомнила имена на двух из этих гробниц: Мэри Тиррел и Элизабет Брекенбери. Это что — совпадение? Или за этим стоит что-то большее?