Серебристый в солнечном сиянии самолет-амфибия изменил курс и направился прямо к лодке.
Зачарованные, не смеющие верить своим глазам, женщины наблюдали, как серебристо-голубой самолет увеличивается в размерах. А он был все ближе и ниже. Он был уже в пятидесяти ярдах справа. Затем описал круг, явно собираясь сесть на воду.
Пэтти сорвала накидку, пытаясь ей помахать, но слишком ослабела.
Кэри хотела закричать, но не смогла.
Анни дышала очень осторожно, словно, вздохни она поглубже — дыхание остановилось бы.
Самолет-амфибия плавно спустился, затем быстро сел на воду, взметнув тучи брызг. Он замедлил движение, но прежде, чем он стал, в открывшееся отверстие вылез какой-то человек. Он энергично махал женщинам и что-то кричал, сложив руки рупором, но они не слышали его за ревом двигателя.
Не веря своим глазам, женщины молча наблюдали, как высокий исхудалый человек в белой рубашке и тропических шортах карабкался по фюзеляжу на нижнее левое крыло. Пилот вручил ему какой-то черный предмет. Мужчина остановился, держась за опору, и стал притопывать ногами. Предмет постепенно стал расти.
— Надувная лодка! — крикнула Пэти. — Он собирается забрать нас.
У пилота в руках появилась фляга.
— Вода! — выдохнула Кэри.
А Анни прошептала:
— Это же Гарри! — чувство, похожее на счастье, которого она уже перестала ожидать, оживило ее истощенное тело.
— Не будь смешной… — прошептала Пэтти. — Разве такое может быть? — Она подумала, что не все ли равно, кто это?
Кэри наклонилась над Сюзи, которая лежала в передней части шлюпки:
— Сюзи! Нас сейчас спасут! Самолет прилетел. Ты слышишь!
Сюзи не двигалась и не проявляла признаков жизни.
— Господи, — молила Кэри, — не забирай еще и Сюзи.
Не веря своим глазам, Анни смотрела, как пилот передавал человеку в лодке подвесной мотор и припасы. Громадина амфибия остановилась, исполненная важности, не обращая внимания на назойливых акул. Мужчина сел в лодку и включил мотор. Лодка тронулась.
Пэтти плакала от радости, хотя и без слез: тело было слишком обезвожено. Слава Богу, она этого не сделала.
Теперь Анни узнала не только знакомый силуэт, но и лицо. На ее собственном, истощенном и огрубевшем как скорлупа ореха, лице появилось подобие улыбки: