— Набрасывайся! — Он кивнул на еду, а сам отправился в ванную и закрыл за собой дверь.

Хонор не ела ничего с тех пор, как перехватила сэндвич в магазинчике на заправке, но все же есть ей не хотелось. Она воспользовалась ножницами и обрезала джинсы, которые заканчивались теперь неровным краем чуть выше ее колен. Было очень приятно избавиться от заскорузлой ткани, впитавшей в себя грязь и болотную воду.

Верхний свет был слишком ярким, поэтому Хонор выключила его и зажгла ночник на тумбочке возле кровати. Затем она подошла к окну и раздвинула дешевенькие шторы.

День был пасмурный, но свинцовые тучи все же уступили место облакам, и сейчас их обрывки дрейфовали по небу на фоне неполной луны. «Я вижу луну, а луна видит меня». Воспоминание о песенке, которую они пели вместе с Эмили, заставило сердце Хонор болезненно сжаться от тоски по дочери. Наверное, малышка крепко спит сейчас, прижав к себе Элмо и уткнувшись носиком в любимый плед.

Интересно, плакала ли она перед сном, когда тоска по дому бывает особенно сильной и так хочется к маме? Тори рассказала ей сказку? Послушала ее молитвы? Ну конечно, наверняка. Даже если это не входило в планы Тори, Эмили, несомненно, попросила ее послушать.

«Благослови, Господи, маму и дедушку, и папочку на небесах, — Эмили читала одну и тут же молитву каждый вечер. А вчера она добавила к привычному тексту: — И благослови, Господи, Кобурна».

Слыша, как он выходит из ванной, Хонор поторопилась вытереть слезы и отвернуться от окна. На Кобурне были обрезанные брюки хаки и огромная футболка, которую он нашел в одном из ящиков комода. Он был босиком и, наверное, нашел где-то в ванной бритву, потому что успел за это время побриться.

Он посмотрел на погашенный верхний свет, затем на лампу у кровати. И только после этого подошел к Хонор и спросил:

— Почему ты плачешь?

— Скучаю по Эмили.

Кобурн понимающе кивнул и посмотрел на выложенную на тумбочку еду.

— Ты что-нибудь ела?

Хонор покачала головой.

— Как так?

— Я не голодна.

— Почему ты плачешь? — снова спросил Кобурн.

— Я не плачу. Уже нет.

Но не успела она произнести это, как слезы снова полились по ее щекам.

— Почему ты рискуешь своей жизнью?

— Что?