— Это все знают. Нам непонятно, что это было, но Агнес рассуждает об этом особенно часто. А мама в письме пишет, что даже ты его могла неправильно истолковать.

Берни посмотрела в окно, выходившее на Голубой грот, не желая признаться, сколько раз в ночной тьме размышляла об этом.

— Вчера вечером, — продолжала Реджис, — после скандала в Хаббард-Пойнт, когда мама и сестры легли спать, я вышла из дома, чтобы поговорить с Бренданом.

Услыхав это имя, Берни содрогнулась.

— И что он сказал?

— Ему удалось получить свидетельство о рождении. Он обратился в католическое попечительское общество, сопоставил полученные там сведения с теми, которые раздобыл, работая в больнице. Поэтому все время здесь вертится.

— Где?

— Вокруг Академии. Считает Тома своим отцом.

— Знаю, — кивнула Берни. — Том догадался.

— Тогда ты его мать.

Она не смогла ответить. Горло перехватило при воспоминании об ошеломляюще рыжих волосах сына, о мечтательной мягкости голубых глаз. Она родила его в Гефсиманской больнице, где служили сестры ордена Богоматери Победоносицы, в который ей предстояло вскоре вступить.

— Я никогда не понимала, почему ты всегда плачешь на Рождество, когда мы ставим ясли и кладем Младенца. Теперь поняла.

— Теперь поняла, — шепнула Берни.

— Все ошибаются, — сказала Реджис. — Иногда после этого жизнь меняется полностью.

Бернадетта затаила дыхание под прямым взглядом девушки.

— Помоги мне, тетя Берни, — всхлипнула она.

— Сделаю для тебя все, что могу. Расскажи мне, любимая девочка.

— Я сделала нечто ужасное, — разрыдалась Реджис. — А папа взял мою вину на себя.

Глава 27

Глава 27