Наступил полдень. Мона пыталась понять, где может быть Дэвид.

Являясь представительницей семьи Тривертонов, она была вынуждена принимать участие в таких мероприятиях. Белое население Кении слишком трепетно относилось к своим драгоценным традициям, поэтому у Моны просто не было иного выбора. Много лет назад ее родители удовлетворили стремление поселенцев к общению с аристократами. Сегодня эту роль приходилось играть Моне и Грейс. Она терпеть не могла, когда к ней обращались «леди Мона», но фермерские жены обожали ее так называть, это льстило их самолюбию. А как ненавидела Мона этот ярко-голубой габардиновый костюм, который ей пришлось нацепить, несмотря на испепеляющий зной и обжигающий ветер, этот тесный жакет, по последней моде плотно охватывающий ее фигуру, эти узкие рукава, затянутую талию, широкую летящую юбку! Дискомфорт, который она испытывала, усугублялся белыми перчатками, белой же сумочкой и совершенно непрактичными белыми туфлями-лодочками, в которые были втиснуты ее ноги. Она не могла дождаться, когда сможет наконец добраться домой и влезть в свои удобные штаны и потрепанную мужскую рубашку.

Люди вокруг нее начали нетерпеливо ерзать. То тут, то там раздавалось покашливание, одни отгоняли назойливых мух, другие обмахивались импровизированными веерами в тщетных попытках хоть немного охладить разгоряченные лица. Ноябрьские дожди так и не пролились; не дождались и февральских. Наступил март, и по-прежнему не было ни единого признака дождя. Мона думала о своих кофейных деревьях, которые слабели и увядали под испепеляющим солнцем, и о том, что Джеффри выбрал неподходящее время для демонстрации своих ораторских талантов. Лейтмотивом через всю его вдохновенную речь проходили невероятные доходы от туристов, которые с радостью будут тратить в Кении свои шиллинги и доллары, катаясь по африканским приключенческим сафари, организованным для них Джеффри.

Мона опять отключилась от монотонного голоса Джеффри, который, как ей казалось, с каждый годом приобретал все более гнусавые и манерные интонации, и снова стала думать о Дэвиде.

Утром он приехал в Найроби вместе с ней. Теперь благодаря новой дороге путь из Найэри занимал всего около трех часов. Им пришлось остановиться всего два раза: один раз из-за проколовшегося колеса, второй — когда перегрелся радиатор. Сама она отправилась на церемонию открытия вместе с Джеффри и Ильзой, а Дэвиду разрешила взять «мерседес».

Машина нужна была Дэвиду, чтобы искать жену. На всякий случай Мона дала ему с собой доверенность: африканец за рулем такого дорогого автомобиля наверняка вызовет подозрения, его будут останавливать и допрашивать. Пора бы ему уже и вернуться; Мона надеялась, что с Дэвидом не случилось никакой неприятности. Об ополченцах — бывших солдатах-африканцах, добровольно вызвавшихся бороться с May May, ходила дурная слава. Некоторые из них явно упивались временно свалившейся на них властью, вели себя весьма заносчиво и не гнушались гестаповскими методами. Говорили, что они сначала бьют и только потом начинают спрашивать. Уж кто-кто, а Дэвид сможет за себя постоять, пыталась успокоить себя Мона.