Дебора окинула взглядом африканский пейзаж. Она слышала, как дышала земля; чувствовала, как холодные руки тропиков обнимали ее. Казалось, весь остальной мир — то страшное место, о котором ей рассказывал Кристофер, — перестал существовать. Она вновь осталась наедине с красной землей, животными и горами.

Она слышала голос Кристофера, доносящийся до нее с бескрайних просторов: «Кения — твой дом. Здесь твое место».

Внезапно Дебора почувствовала себя невероятно несчастной. Три года показались ей вечностью. Как она, оторванная от земли, которая питала ее энергией и силами, сможет выжить в чужой, непонятной ей стране? Она будет чувствовать себя птицей в клетке, которую лишили возможности парить в голубом небе.

«Ты любишь меня, Кристофер? — обратилась она к тишине, опускающейся с заснеженной вершины Килиманджаро. — Любишь ли ты меня так же сильно, как люблю тебя я? Испытывая невыносимую боль от желания прикоснуться, обнять, поцеловать? Или ты относишься ко мне как к сестре? Любишь ли меня той же любовью, которой любишь Сару? Обнимал бы ты меня так же, как ее, говорил бы со мной так же, как с ней, если бы это она уезжала в Америку? Будешь ли ты сходить с ума от тоски по мне, когда я уеду, как это буду делать я?»

— Тебе принести еще выпить, Дебора? — спросил Терри.

«Если бы только Сара была здесь», — подумала Дебора.

Ей отчаянно нужно было поговорить со своей лучшей подругой: возможно, Сара смогла бы ответить на мучившие ее вопросы, помогла бы разгадать ее брата. Но Сара не смогла бы приехать сюда, даже если бы Дебора ее попросила: она колесила по Кении в машине доктора Мваи.

— Нет, спасибо, Терри, — сказала она, вставая. — Я пойду к себе в комнату ненадолго.

— С тобой все в порядке, Дебора?

— Все прекрасно. Увидимся на вечеринке.

Дебора пошла по висячему мосту, соединявшему «африканские» комнаты, построенные на сваях, с главным корпусом охотничьего дома. Оказавшись у себя в комнате, она прислонилась к закрытой двери, уставилась в пустыню, простирающуюся под ее балконом, и безмолвно прокричала: «Кристофер!»

«Асанте сана», — сказала Сара другу, подвезшему ее из Найроби домой. Она помахала ему рукой и зашагала по тропинке, ведущей от вершины холма вниз, к берегу реки, к хижинам ее бабушки. Прощаясь с другом, она улыбнулась, но эта улыбка была фальшивой. На самом деле Сара была в ярости и, когда подошла к Маме Вачере, работавшей в своем огороде с лекарственными травами, то в очередной раз прокляла всех банкиров в Найроби.

Они все отказали ей в займе, благодаря которому она планировала открыть свое маленькое дело, — все как один!