— Энни сказала…
— Но это невозможно. Вы не могли знать ее. Для этого вы слишком молоды.
Девон наклонилась к собеседнице.
— Это случилось в гостинице. В ту ночь, когда я была там… она сказала мне…
Рука Стелл прижалась к груди.
— Господи помилуй…
— Можете не верить, но это правда. Я ночевала в гостинице… а она как-то сумела сообщить мне.
Тетя Стелл отвернулась и посмотрела в окно. Лицо ее было мрачным и каким-то отрешенным. Когда она заговорила вновь, голос ее срывался. Слова старухи были полны такой скрытой боли, что у Девон возник комок в горле.
— Она рассказала мне о том, как он в первый раз пришел к ней. Энни была ребенком, ей только-только исполнилось тринадцать. Она боялась его… ужасно боялась. Тем утром он наказал ее, выпорол за какое-то пустяковое отклонение от установленных им правил. Но тут она почувствовала, что речь идет о чем-то худшем, чем порка. — Тетя Стелл принялась беспокойно теребить вышитую шаль. — Он пытался заставить ее молчать, грозил избить, если она не даст ему то, что он хочет. Она боролась, изо всех сил боролась, но он повалил ее на кровать. Она рассказывала, что он порвал на ней ночную рубашку. Это был подарок ее покойного отца. Рубашка была белая, длинная и украшенная особой вышивкой.
Боль в горле стала невыносимой.
— О Боже милосердный…
— Она говорила, что много лет не могла забыть звук рвущейся ткани…
Слезы катились по щекам Девон, оставляя на них мокрые дорожки, а перед глазами стояли ужасные картины, которые она видела той ночью в желтой комнате. Она чувствовала себя свидетелем этого кошмара. Очевидцем его.
— На простынях была кровь, — прошептала она.
— Она была совсем маленькая, — тихо сказала Стелл. — Он все разорвал, когда овладел ею.
Из горла Девон вырвался всхлип.
— Пожалуйста… не надо. Я не могу это слышать.
Тетя Стелл вздохнула и откинулась на спинку кресла.
— Успокойтесь, милая, — сказала она. — Все в прошлом. В конце концов Энни сбежала от него и была счастлива.
— Счастлива? Как она могла быть счастлива? Насколько я знаю, она на всю жизнь осталась одинокой. У нее никогда не было ни мужа, ни детей. Какое там счастье?