Бросив взгляд на свои записи, он заговорил о том, что со времен детства Эстелл мир сильно изменился, однако она сумела не только приспособиться к этим изменениям, но и научиться наслаждаться ими: она много путешествовала, но никогда не забывала крошечный городок, в котором выросла. Друживший с тетей Стелл более сорока лет священник был вынужден откашляться, чтобы не дать голосу дрогнуть.

— Всем, кто скорбит, — сказал он, — советую обратиться к псалму двадцать третьему.

Джонатан склонил голову. Сидевший рядом Алекс тоже потупился и сложил руки, приняв молитвенную позу.

— «Господь — мой пастырь, я ни в чем не буду нуждаться. Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою…»

Джонатан не уловил, что было дальше, пока не услышал знакомые завершающие слова; затем священник еще раз помолился за женщину, которая прожила долгую и счастливую жизнь. Звучали слова о ее доброте, ее щедрости, неравнодушии к людям и стремлении помогать им. Затем старый священник спел «Со святыми упокой», и от этих чистых, светлых звуков у Джонатана защипало в горле.

Женщина, сидевшая позади, тихо плакала; рядом негромко всхлипывала Мэдди. Алекс шмыгал носом, но Джонатан хорошо знал, чего ему стоит удержать слезы. Все они будут тосковать по ней, но никто не умрет от горя. Жизнь продолжается. Должна продолжаться.

И в эту скорбную минуту Джонатан вдруг понял, что завидует тетке. Жизнь Стелл была богатой и полной. Тетка любила ее, радовалась каждому прожитому дню, каждому мигу и наслаждалась ею до последнего вздоха.

Как это делает Девон. Мог ли он то же самое сказать о себе?

— Папа…

Джонатан наклонился к Алексу, чтобы лучше слышать его шепот.

— Что, сынок?

— Посмотри. — Мальчик указал на маленький, занесенный снегом бугорок под облетевшим кленом. — Папа, там мисс Джеймс…

От звука ее имени сжалось сердце. Он перестал дышать.

— Папа, она плачет. Она тоже жалеет тетю Стелл.

Хотя Девон стояла довольно далеко, он разглядел белый платок, то и дело поднимавшийся к глазам и резко контрастировавший с ее черным шерстяным костюмом, широкополой черной шляпой и длинным черным пальто, развевавшимся на ветру. Она не отрываясь смотрела на гроб, и лицо ее не уступало белизной ни платку, ни лежавшему у ее ног снегу. Девон выглядела такой же одинокой, такой же несчастной, как и он сам, оставшийся без нее.

— Папа, мне ее жалко. Ей не с кем сидеть.

Джонатан снова оглянулся на вершину холма. Нет, она не должна была стоять там одна. Это как-то не по-людски. Девон всегда была одинока; неужели и на похоронах ее должна ожидать та же участь? Он разыскал взглядом ее лицо, увидел на нем жестокую боль, увидел страдание, и его сердце отчаянно забилось. Она казалась хрупкой, беззащитной и в то же время гордой, как королева. Как свергнутая королева, нуждающаяся в рыцарях для собственной защиты. И в замке, куда можно было бы вернуться.