— Сорока, ты заболела? Куда поехала Энни? — торопливо заговорила она.
— Я болею. Белое Облако тоже. Ее снадобья не помогли, — шепнула Сорока.
Заметив у кровати деревянный ковш, Кэролайн схватила его. В нем еще оставалось какое-то зелье с резким кисловатым запахом.
Кэролайн поднесла его к губам Сороки, но девушка с трудом отвернула голову:
— Не хочу больше это пить. Не надо больше.
— У тебя лихорадка, тебе нужно пить, — сказала Кэролайн. — Я принесу воды. Тебе нужно подняться, Сорока. Уильям грязный, и…
— Я не могу встать, нет сил. Не могу его переодеть, — ответила Сорока с такой болью в голосе, что Кэролайн вздрогнула. — Ты это сделай. Пожалуйста.
— Но я же не умею! — испугалась Кэролайн. — Мэгги, почему ты не послала за мной, не сообщила, что заболела?
Сорока посмотрела на нее, и в этом взгляде она прочла ответ. Индианки считали, что она ни на что не способна и нечего ждать от нее помощи. Слезы выступили у нее на глазах.
— Я все сделаю, переодену и вымою его. И принесу тебе воды, — пообещала Кэролайн, вытирая Сороке лицо.
От больной и ребенка исходило тошнотворное зловоние, и она поспешила наружу, превозмогая нахлынувшую дурноту. Оказавшись на свежем воздухе, она схватила ведро и заторопилась к резервуару.
— Где Белое Облако? И куда поехала Энни? — спросила она от двери.
— Белое Облако тоже болеет. Она там, в типи, лежит. Энни поехала на восток, на земли нашего народа, к реке Арканзас… она привезет оттуда лекарство…
Сорока, осунувшаяся от болезни и отчаяния, смотрела на нее.
— Пожалуйста, вымой Уильяма, — повторила она.
Кэролайн принесла ведро воды и ковш. Ей потребовались все силы, чтобы приподнять голову и плечи Сороки и держать ее, чтобы индианка могла напиться. Но Мэгги сделала лишь несколько мелких глоточков и сказала, что ей трудно глотать.
— Пожалуйста, попей еще, — уговаривала Кэролайн, но Сорока не отвечала, вновь откинувшись на свое смрадное ложе с закрытыми глазами.
Осмотревшись в землянке, Кэролайн отыскала чистые пеленки, подгузники и полотенце. Она вынула Уильяма из колыбели, вышла с ним во двор. Испражнения, которые она обнаружила, развернув ребенка, заставили ее отвернуться и зажать рот, и она поскорее бросила грязные пеленки в гаснущий костер. Вода оказалась слишком холодной, и Уильям заплакал, когда она опустила его в ведро, пытаясь как-то отмыть засохшую пакость с его попки. Но постепенно крики становились тише, ребенок охрип и, кажется, устал от плача. К концу купания он даже задремал, и Кэролайн старательно, как могла, завернула его в чистый подгузник. Сев прямо на землю, она уложила малыша к себе на колени и в забытьи гладила его руки, но тут вдруг ей показалось, что он очень горячий, а щеки слишком разрумянились. Для проверки она прижала руку к своему лбу, разница была очевидна. Кэролайн поспешно вскочила, схватила ребенка и вернулась в землянку.