— Знаете, Монсеньор, я никогда не ела ничего такого, пока вы не забрали меня у Жана, — тихо прошептала девушка.

— Знаю, дитя мое.

— Поэтому теперь я ем много, — мрачно добавила Леони. — Монсеньор, я так рада, что мы сегодня остались вдвоем.

— Ты мне льстишь.

— Нет. Со времени нашего возвращения в Париж нам почти не удавалось оставаться наедине, а мне так хотелось поблагодарить вас за вашу доброту.

Его милость хмуро посмотрел на неподатливый грецкий орех.

— Я очень тронут, дитя мое. Но, помнится, я как-то говорил тебе, что в герои не гожусь.

— Вы были рады, что сделали меня своей воспитанницей.

— Разумеется, дорогая, иначе бы я так не поступил.

— Я была так счастлива, Монсеньор.

— Что ж, прекрасно, дитя мое.

Леони отложила салфетку и поднялась.

— Что-то я совсем утомилась. Надеюсь, Руперт сегодня выиграет. И вы тоже.

— Я всегда выигрываю, дитя мое. — Его милость открыл дверь и вместе с девушкой прошел к лестнице. — Желаю тебе хорошо выспаться, ma belle.

Леони внезапно опустилась на одно колено и прижалась губами к его руке.

— Спасибо, Монсеньор. Bonne nuit! — сдавленным голосом произнесла она, поднялась и быстро взбежала по лестнице.

В комнате ее ждала взволнованная горничная. Леони плотно прикрыла дверь, прошла мимо девушки, бросилась на кровать и разрыдалась. Горничная несмело приблизилась.

— Мадемуазель, зачем нам уезжать, да еще тайно? Может, лучше остаться?

Внизу хлопнула входная дверь. Леони спрятала лицо в ладонях.

— Ушел! Ушел! Ах, Монсеньор, Монсеньор! — Она немного полежала, пытаясь совладать с собой. Через несколько минут девушка встала, спокойная и решительная. Повернулась к горничной. — Мари, дорожная карета готова?