— Я просил тебя подождать одну минутку. Похоже, твоя любовь принимает странные формы, — заметил Бо.
— Не смей смеяться надо мной. Ты сам все это начал. Я ничего не делала, я только вышла на свой собственный задний двор в тот день.
— Я и не думал над тобой смеяться. Я просто пытаюсь перевести дух. — Бо продолжал крепко удерживать Рину за руку, не поднимаясь со стула, и пакет мороженых овощей медленно таял на его разбитом колене. — Когда ты говоришь, что любишь меня, это Любовь с большой буквы или с маленькой? Только не вздумай меня бить, — предупредил он, увидев, как ее свободная рука сжалась в кулак.
— Я не собираюсь прибегать к физической силе. — Но соблазн был велик. Рина с трудом заставила себя разжать руку, расслабить мышцы. — Буду тебе очень признательна, если ты отпустишь мою руку.
— Ладно. А я буду тебе признателен, если ты не убежишь отсюда, вынуждая меня хромать за тобой следом. Вдруг меня схватит судорога, и я изрежу себе ноги осколками?
Ее губы дрогнули в улыбке.
— Вот видишь? Черт, вот почему это со мной случилось. Ты не слабак, Гуднайт, но ты такой симпатяга, что создается впечатление, будто тобой можно манипулировать. И ты уступчив. Ты буквально на все готов, вплоть до самой границы, проведенной у тебя в голове. Но чтобы заставить тебя перейти эту границу, наверно, потребуется динамит. Мама была права. Моя мама всегда права. — Рина со вздохом подошла к шкафу, вынула щетку и совок. — Ты похож на моего отца.
— Ни капельки.
Рина начала подметать осколки.
— До тебя я никогда и ни к кому не относилась по-настоящему серьезно, потому что никто не подходил под эту мерку. Никто не походил на единственного человека, которым я больше всего восхищаюсь, — на моего отца.
— Ты права. Мы с ним близнецы, разлученные в младенчестве.
— Ты спрашиваешь, с большой буквы или с маленькой. До сих пор была с маленькой, и даже этого хватало, чтобы сбить меня с толку. А сегодня утром ты открыл дверь, и вдруг оказалось, что это Любовь с большой, огромной, сияющей буквы Л. А посмотри, на кого ты похож. Что у тебя с волосами творится — кошмар!
Бо поднял руку, ощупал голову. Поморщился.
— Черт!
— А твои трусы распадаются на части.
Он поддернул растянутую резинку.
— Нормальные трусы. Им сносу нет.
— Ты весь в синяках. Настроение у тебя паршивое. И все это не имеет никакого значения. Прости меня за кружку.
— Твой брат вчера упомянул, что у вас в семье принято швыряться хрупкими вещами. Я был влюблен в тебя примерно с десяти тридцати вечера девятого мая девяносто второго года. Еще с прошлого века, представляешь?!