Он явился, когда Липатова уже не на шутку разнервничалась. Кивнул ей издалека:

– Все в порядке, я сейчас.

Повстречав Римму, он на мгновение остановился, осматривая с ног до головы, и порывисто обнял:

– До чего же я рад, что ты жива-здорова…

– Не поверишь, я тоже, – откликнулась Римма кокетливо. Обряд Рокотской преобразил ее, но она все равно не могла понять, почему Кирилл смотрит на нее так жадно, радостно, недоверчиво – и с облегчением.

– Готова показать класс?

– Ага!

Корсакова была удивлена такой резкой сменой его поведения, но усмотрела в этом очередное доказательство действующей магии. Кирилл тут же ушел переодеваться, в полутьме коридора нежно стиснув Никину руку. А сама она отправилась с Корсаковой к ее гримировальному столику: у актрисы дрожали руки, и она никак не могла справиться с макияжем. Через полчаса запыхавшаяся Дашка возвестила, что зрители почти собрались. Ника взглянула на плод своих усилий. Эти подведенные глаза с угольными стрелками вдруг напомнили ей о былых временах, когда девчонки, которые вот-вот выпорхнут на бальный паркет, чтобы соревноваться, увлеченно красили друг друга, изнывая от стервозности и нетерпения. И Ника Ирбитова была одной из них.

После первого звонка под нарастающий гул зрительного зала, так долго скучавшего без людей, актеры вместе с Липатовой и Никой собрались в дальней гримерке. Обычно Лариса Юрьевна говорила им свое напутствие, но сейчас она просто недоверчиво переводила взгляд с одного лица на другое, ожидая подвоха. Ей было что терять, и она знала, что уже ничего не сможет изменить – только принять грядущее. Нике было жаль ее.

Актеры переглядывались и перешептывались, кто весело, не чувствуя меняющегося ветра в парусах, кто озадаченно.

Здесь, в этой комнате, сейчас находился человек, в чьей власти раздуть огонь общего вдохновения. Но он сам слишком смущен, слишком растерян, чтобы стать опорой остальным, отмести все сомнения. И Ника вдруг почувствовала, как ее олимпийские крылья шевелятся за спиной, как они растут и разворачиваются, она видела белую тень в зеркале напротив. В чем их смысл, если она не распахнет их и не защитит своего любимого, не защитит их всех, таких разных и таких взволнованных.

– Можно я скажу несколько слов?

Она вышла вперед и сама поразилась. Все эти глаза устремились на нее. Она должна была бы смешаться и поперхнуться собственной речью, но нет, ее голос зазвучал ровно и звонко.

– Однажды после нашего спектакля я разговаривала со зрительницей, которой накануне дала контрамарку. У нее был рак в терминальной стадии, ее звали Лида… И она сказала мне: «Сегодня я получила удовольствие. Мне даже на какое-то время перестало быть больно. Наверное, ради таких вот моментов стоит чуток потерпеть и пожить еще…» А я скажу, что ради таких слов нам всем стоит служить в театре. Мы ведь не работаем, а служим, это другое. Не просто люди, не просто коллеги. Мы театр, а театр – это волшебство, которое помогает жить. А значит, мы справимся!